Выбрать главу

Хотя теперь наверняка он хочет свернуть ей шею.

— Что ты наделала, Анна?!

— Я сделала аборт. Прости меня, Булат. Я боялась, что этот ребенок вырастет таким же жестоким, как ты.

В трубке раздалось молчание. Анна дрожала всем своим естеством.

— У тебя есть замечательный сын, Булат. Эмин твой наследник. Береги его, он хороший мальчик.

— Ты пожалеешь об этом, Анна. Ты пожалеешь. Я обещаю тебе, дрянь!

— Я уже жалею. Но другого выхода у меня нет.

— Я убью тебя, Анна.

Девушка с дрожью ринулась положить трубку. Но отчего-то замерла.

— Пройдут годы, и я найду тебя. Год, три, пять — неважно. Я убью того, с кем ты мне изменишь. И семью твою убью. Если она, конечно, успеет у тебя появиться.

— Береги Эмина. Я полюбила его как своего сына. Но теперь все кончено, Булат.

— Все только начинается, Анна. Ты ответишь за то, что наделала.

Булат ошибся. Прошел не год, не три и не пять. Анна успела встретить хорошего человека, выйти за него замуж и родить девочку. Но прошло больше двадцати лет, и Булат сдержал слово и исполнил свое обещание.

2020 год

— Ты помнишь, что я обещал тебе?

Немолодой мужчина склонился над женщиной. Когда-то она была чертовски красивой, а теперь же она обладала мудрой красотой. Любовь Булата даже сейчас не знала границ.

Булат был уверен: стоило Анне только попросить прощения, и он бы ее сразу простил. И даже бы перестал оставлять следы на ее бледной, привыкшей к долгим зимам коже.

Он ведь просто скучал по своей возлюбленной, поэтому позволял себе ее трогать и любить. Своей особенной любовью.

— Поверь, я очень жалею об аборте. Всю свою жизнь жалею!

Прошли годы, но Анна так и не перестала плакать. Ее слезы очень злили его. Впервые за недели пребывания в доме Анархиста Анна подала признаки жизни.

Раньше она молчала. Сейчас начала кричать. Булат гордился работой психолога.

— Попроси прощения, дорогая. И все закончится.

По правде говоря, Булат жалел о содеянном. Стоило оставить дочь в живых, а не вестись на внутреннюю мстительную натуру. Если бы он только знал, что Анна начнет скоропалительно увядать, он бы непременно сохранил жизнь ее дочери.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Кажется, ее звали Диана?

Он бы мог запросто манипулировать любимой. Но теперь она потеряла смысл жизни.

— Ты убил мою дочь! — из воспаленных глаз женщины посыпались слезы, — единственную дочь. Мою кровинку.

— Ты сделала аборт. Ты убила моего ребенка, — Булат начинал злиться, — а я обещал тебе, что ты ответишь за это.

Наконец, ее лицо приобрело более-менее здоровый оттенок кожи. Скоро исчезнут синяки на руках и ногах. Тепло южного города пойдет Анне на пользу.

— Я просто люблю тебя, Анна. Вот увидишь, скоро в нашей жизни все будет хорошо. Мы изменим события прошлого. Ты веришь мне?

Анна уже никому не верила в этой жизни.

Жизнь потеряла смысл.

— У тебя хороший возраст. Родишь нового ребенка.

Анне хотелось вгрызться в его шею зубами. Анне впервые захотелось убивать. Живого человека.

— Никогда. Никогда я не рожу от тебя!

Анархист приблизился. Это раньше он был просто Булатом, но за годы тоски по любимой женщине он нажил себе новое имя.

Захватив ее подбородок пальцами, он заставил посмотреть Анну ему в глаза.

— У тебя такие красивые голубые глаза. Я до сих влюблен в них, Анна. Не заставляй меня делать так, чтобы они плакали.

Анна упрямо молчала. И вспоминала Эмина, который приходил несколько дней назад.

Увидев молодого мужчину на пороге, женщина не сразу поняла, кто стоит перед ней. Только затем в нем начали проглядываться черты Булата — молодого Булата, еще доброго и любимого ею мужчины.

Его наследник. Повзрослевший сын Эмин, которого Анна когда-то полюбила как сына.

Он бросил ей противозачаточные. Анна была не глупа — Эмин просто не желал появления на свет еще одного наследника. Это был заведомо соперник за власть и богатство. Это была не помощь, а собственная выгода. И немного жалости.

Но женщине было все равно, она начала принимать таблетки.

А в один день Анна не вытерпела издевательств со стороны Булата. И яростно выпалила:

— Булат, я не делала аборт.

— Что?

Анархист жестоко усмехается:

— В таком случае… где мой ребенок?