Они ползут вверх по ее нежному бедру. Касаются тонкой ткани белья, которое ни черта не служит преградой. Грудь Дианы поднимается чаще по мере того, как мои руки тянутся выше.
Сегодня ты станешь моей, маленькая. Станешь девочкой Эмина.
— Эмин, слышишь?
Она что-то сбивчиво шепчет.
И скоро до меня доходит смысл ее слов. Бросаю взгляд на телефон, он вибрирует.
— Лежи. И не дергайся, — припечатываю ее тело рукой к матрасу.
Мы сейчас продолжим. Твое тело слушается. Оно чертовски податливое. Как пластилин. Осталось немного помять, разогреть в своих руках и без сопротивления раздвинуть ножки…
На экране одиннадцатый пропущенный от отца.
Твою мать.
— Чем ты так занят, Эмин?
Отец в бешенстве. Что-то с Анной?
Откашливаюсь перед тем, как спросить, что случилось.
Голос отца был не мрачным. И даже не злым.
Он был подавленным.
— Анна сказала мне, что не делала аборт.
— Не делала? Это как? А где тогда ребенок?
Я слышу всхлип. Слышу и не верю, что мой отец — мой жестокий ублюдочный отец — пустил слезу.
— Диана и была тем ребенком, Эмин… Моим ребенком.
Наступает парализующий шок. Мысли в голове проносятся с бешеной скоростью.
Недоверие.
Осознание.
Принятие.
Гнев. Неконтролируемый, мать его, гнев!
Появляется желание бить и убивать. Груша бы не помешала.
Отшатываюсь от Дианы. Встаю с кровати, запутавшись в простынях. Возбуждение постепенно отпускает, но только в голове. Остальное по-прежнему утопало в свинце.
Анна, ты идешь во все тяжкие. Играешь с огнем. Такая ложь карается болью.
— Привези мне тело, Эмин, — почти утробно.
— Отец…
— Привези, или я сам доберусь до него!!!
Крик отца до сих пор стоит в ушах.
Опустошенный, я упираюсь руками в окно. Вид из него давно не привлекает меня. Меня привлекает та, что находится в моей постели. И которая вполне может быть моей сестрой.
Твою мать!
С появлением этой девчонки я стал больше материться.
И меньше ценить вещи.
Телефон летит в стену, разбиваясь с грохотом. Я снова отшатываюсь от Дианы как от прокаженной. Распахиваю глаза, судорожно глотая воздух.
— Эмин, ты в порядке?
Шепот Дианы доносится издалека.
Вовремя позвонил отец.
Непозволительно вовремя.
Прихожу в себя. Оборачиваюсь. Диана прижала колени к подбородку. Сбегать боится — нужно будет, я и дверь в ее комнату выбью. Затаилась в ожидании. Смотрит из-под прищура своих гребаных голубых глаз.
Я готов сам убить Анну, если это окажется ложью. Она такую ночь испортила! До скрежета в зубах ночь. Со стонами. С болью и любовью.
Пытаюсь остыть и поразмыслить. Это моя вина.
Много лет назад я уже все предусмотрел и сделал тест ДНК. Вот только я ошибся. Я взял волосы Дианы с ее расчески. Уже в лаборатории мне сказали, что такой результат может оказаться недостоверным, но я все равно заставил их проводить анализ.
Позже я обещал себе сделать повторный тест, когда вновь прилечу в Сибирь, иначе мои и без того частые полеты в те края якобы по работе вскоре могли вызвать подозрения у отца.
А позже, несмотря на заверения генетиков, я успокоился: вероятность нашего с Дианой родства была сведена к нулю.
Но теперь меня раздирают сомнения.
Смотрю на нее. Черные волосы, голубые глаза, полные, искусанные до крови, губы.
Не наша. Моя, но не наша. Не Шаховская.
Но вдруг?
Твою мать!
Словно предчувствуя, Диана задает вопросы, которые злят меня еще больше.
- У тебя есть отец? Это он сейчас звонил тебе?
Я хмурюсь. Скоро она может обо всем догадаться. И тогда истерик и слез не избежать.
— Интересно, а у Анархиста есть дети? Он зверь. Я не могу представить, чтобы он мог любить кого-то.
— Замолчи, маленькая, — сжимаю челюсти, — не беси меня.
— Ты что-то от меня скрываешь, — Диана хмурится, — как ты познакомился с Анархистом?
— Диана… — почти утробно, — не лезь. Не лезь, иначе я найду, чем занять твой рот.
Она замолкает. Резко.
Умная девочка.
— Диана, — мой голос охрип.
— Да, Эмин?
Она делает вид, что не боится меня. Но слушается, и это уже хорошо.
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцать…
— Сколько тебе лет?! — взрываюсь я.
Она облизывает свои губы. Дергается в волнении.