И он начал двигаться. В глазах потемнело. Вновь.
— Маленькая, сейчас будет хорошо.
Отчаянно качаю головой. Он таранит меня. Где хорошо?
И снова нанизывает на себя. Пронзает толчками — один за другим. Я сжимаюсь в ожидании такой же боли.
— Не сжимайся! — цедит сквозь зубы, — не сжимайся, твою мать!
— Эмин, мне больно, — я плачу, не скрывая слез.
Эмин чертыхается. Кулаками упирается в кровать, избавляя от груза своего тела. Но не избавляя от органа во мне.
— Я не выйду из тебя, пока не перестанешь сжиматься, — цедит, тяжело дыша, — иначе второй раз будет тоже больно.
А второй раз будет? Мамочки…
Эмин продолжает входить в меня, пожирая глазами. На его лбу выступили капельки пота. На шее вздулись вены. Он успевает вытирать мои слезы и толкаться. Еще сильнее разводит колени в стороны.
Я всхлипываю, но пытаюсь расслабиться. Мое тело не готово принять его, но принимает. И рвется на части.
Все внутри сжимается. Хочет вытолкнуть инородное, чужое, и тогда Эмин шипит, как израненный зверь. И не перестает толкаться.
Его орган внутри меня становится все больше, хотя я не понимаю куда — больше?
В глазах темнеет. Внутри пульсирует. Эмин не тормозит, он безумен.
И мне приходится справляться одной.
Я в его мире всего лишь женщина. Еще одна девственница. Бывшая. Женщины созданы для удовлетворения их потребности.
И тогда, когда спасения я уже не ждала, Эмин выходит из меня. Чертыхается. И целует. Опускается на меня телом, тяжело дыша. Проникает внутрь рта и хозяйничает в нем языком.
Вновь устраивается между широко разведенных бедер, но не торопится входить. Чувствую ласку его грубых рук. В моих распахнутых глазах читается удивление — Эмин умеет быть нежным. Он опускается ниже и накрывает сокровенное. То, что горит огнем. Умелыми движениями пальцев Эмин крадет мое дыхание и заставляет воздушное тело метаться на постели.
Фейерверк эмоций. Чувств. Грехопадения.
Слышу стон. Не сразу понимаю — мой…
Я толкаюсь в неведомую тьму — тому, кому я принадлежу. Кому тело принадлежит.
— Эмин!
Я глухо вскрикиваю. Он кусает мою шею. Клеймит. Руками гладит израненное тело. Которое сам изувечил.
Разводит ноги. Шире.
И вновь овладевает. Не резко, но размашисто. Без чувств и эмоций. Только тяжело дышит. Сдерживается.
Он меня растягивает. Под себя гонит. Дико и необузданно.
Потому что по-другому не умеет. И не станет.
Моя обязанность ноги раздвигать. И принимать его дикую звериную любовь.
Он твердеет внутри меня. Становится больше. Шире. Я хватаюсь за плечи Эмина, и от скорости его погружения в меня становится страшно.
Эмин хватает мои бедра. И как в последний раз — толкается так дико и глубоко, что я кричу. Толкается как поршень.
Я вскрикиваю от боли и дикой смеси. Смеси нового и непонятного. Страшного и звериного. Мои мышцы обхватывают его орган. Эмин шипит. Матерится. В глазах темнеет от его глубины.
Настигает все вперемешку. Я выгибаюсь дугой. Теряю право голоса, становясь безвозвратно его игрушкой. Собственностью. Рабыней. Он так сказал. Тот, кто взял мое тело первым и последним.
Эмин выходит из меня. За секунду опустошает. Его огромная штуковина больше не наполняет меня.
— Ты же не хочешь залететь от меня, маленькая?
Эмин хрипло смеется. Тихо. А затем мрачнеет и обхватывает свой орган.
И на животе я чувствую теплую струю. Не сразу понимаю, а затем до меня доходит — Эмин помечает меня. Присваивает. Ладонью растирает свое семя по животу, бедрам, груди. Его собственная метка.
Эмин смахивает слезы с моих глаз. Тащит мое израненное тело, припечатывает к своему.
Я кусаю губы, унимая дрожь. И с ужасом понимаю: моим первым мужчиной стал самый жестокий мужчина из всех.
Глава 13
Батальонная встречала закат. Набережная переливалась в красках. Казалось, что до лета осталось совсем чуть-чуть, но мнение было ошибочно: весна в свои права только вступила.
Это была моя первая весна в Волгограде.
Я откинула влажные волосы за спину. К балкону постепенно поступал запах жареного мяса. Готовить ужин стало традицией, так же как заваривать чай по вечерам и варить кофе по утрам.
Я полюбила кофе. Эмин приучил.
— Хорошие окна поставили? Пуленепробиваемые. На будущее.
Мужские руки тяжело опустились на мои плечи. Сегодня утром все установили. Быстро. Только вчера ночью Эмин прострелил их вместо моей головы.
А потом я ему отдалась.
Скоро стемнеет. Вода станет черной. Колесо обозрения приобретет мрачное настроение. В окна третьей комнаты с камином будет заглядывать монумент, которым так славится город-герой. Влево стараюсь не смотреть — стадион даже с 13 этажа казался большим и пугающим.