Если на уроке одна Таня забывалась, другая тут же поворачивала голову и с тайным любопытством рассматривала густой бобрик, прищуренные глаза, зеленый круг Сатурна…
И вот что произошло: одна Таня забылась, другая оглянулась. Генриетта Павловна заметила, что девушка смотрит не на доску и не слушает объяснений. Некоторое время учительница наблюдала за Таней. Потом она сказала ледяным голосом:
— Вьюник, не смотри на Князева.
Она могла бы сказать: «Вьюник, слушай урок». Или: «Вьюник, не вертись».
Но она сказала: «Вьюник, не смотри на Князева».
По классу покатился ядовитый смешок. Таня покраснела и посмотрела в глаза учительницы. Глаза смеялись. Они дразнили Таню, издевались над ней: «Вот я тебя подловила! Теперь я над тобой покуражусь! Ха! Ха! Ха!»
Тане захотелось вскочить и крикнуть учительнице что-нибудь обидное. Обозвать франтихой. Сказать, что она, Генриетта Павловна, влюблена в физика. Но горячий стыд так сковал девушку, что она не могла ни пошевельнуться, ни вымолвить ни слова. А смеющиеся глаза продолжали проникать во все Танины тайники и смеяться над ними. Таня опустила глаза.
— Вьюник, иди к доске, — сказала Генриетта Павловна.
Ей было мало того, что Таня опустила глаза, ей нужно было выставить девушку перед классом, чтобы все могли разглядеть Таню и смеяться.
Таня заставила себя встать. Она пошла к доске. Она шла между партами, как сквозь строй. Подошла к доске. Взяла в руки мелок.
— Пиши, — сказала учительница и стала диктовать: «Долго не находил я никакой дичи; наконец из широкого дубового куста, насквозь проросшего полынью, полетел коростель».
Таня сжала, сильнее сжала холодный мелок. Он показался ей гладким крымским камушком. Она повернулась к доске и стала писать:
«Генриетта Павловна, вы злой, холодный человек…»
— Написала? — не оглядываясь, спросила учительница.
— Написала, — ответила Таня.
Класс замер. Смешок сгорел. Было тихо.
Учительница диктовала дальше:
— «Я ударил: он перевернулся в воздухе и упал».
Таня стиснула мел и, вдавливая его в доску, написала: «Я ненавижу вас».
Мел перестал скрипеть. Учительница решила, что Таня забыла конец фразы, и повторила:
— «…он перевернулся в воздухе и упал».
Мелок не скрипел. Генриетта Павловна повернулась к доске и прочла. Ее глаза округлились. На этот раз они не смеялись.
— Что это значит, Вьюник? — глухо спросила учительница. — Что ты написала?
Таня пожала плечами.
— Возьми портфель и уходи, — выдавила из себя Генриетта Павловна.
И, не дожидаясь, пока Таня уйдет из класса, стала торопливо переписывать то, что было написано на доске.
После урока Генриетта Павловна быстро вышла из класса и застучала каблучками по длинному школьному коридору. Она спешила в учебную часть. Она распахнула дверь и, подойдя к столу Михаила Ивановича, молча опустилась на стул.
Михаил Иванович запустил короткие пальцы в свалявшиеся косматые волосы и спросил:
— Вьюник?
— Вьюник, — выдохнула Генриетта Павловна.
— Что же?
Вместо ответа учительница достала листок бумаги и положила его перед завучем. Он машинально полез за очками, но так и не достал их, прочел без очков: «Генриетта Павловна, вы злой, холодный человек. Я ненавижу вас».
Он прочел записку и поднял глаза на Генриетту Павловну. Она смотрела в окно.
— Так… — сказал Михаил Иванович.
Он хотел, чтобы учительница первой начала разговор. Но она молчала и ждала слов от него.
— Так… — повторил Михаил Иванович. — Что же вы, собственно, хотите от меня?
Большие круглые глаза посмотрели на Михаила Ивановича. Теперь они были похожи на две амбразуры.
— Что я хочу… от вас? — тонким голосом произнесла Генриетта Павловна. — Я хочу, чтобы меня оградили от подобных оскорблений.
— Подождите, разве в этой записке есть что-нибудь оскорбляющее? Кстати, вам известна причина этой ненависти?
— Ученики не имеют права ненавидеть педагога.
— Разве есть такой циркуляр министерства? — Михаил Иванович начинал сердиться.
— Это не циркуляр, а простая логика. Если все ученики будут ненавидеть всех педагогов…
— Да почему все и всех? — вспылил Михаил Иванович. Он поднялся со стула и двинулся к Генриетте Павловне.
Он встал перед ней, грузный, косматый, с крупными глазными яблоками.
— Чем вы обидели Вьюник? — спросил он.
— Это допрос? — сухо спросила Генриетта Павловна.
— Это вопрос, — буркнул Михаил Иванович.
— Я сделала ей замечание, а она написала это… Я не виновата, что эта взбалмошная девица влюблена в Князева и не сводит с него глаз.