Папа с нажимом прищурил глаза и тут же отворил их на полную величину, а потом обратил, наконец, подготовленный давно вопрос продавцу и получил ответ: «сожалею, но сегодня нет; может быть, завтра подвезут». Вздохнув и приподняв нижние веки, Даль отошёл в сторонку. Оттуда увидел троих бывших покупателей. Они уже садятся в новенький тупозадый «Peugeot» с дымчатыми окнами. Женщины сели сзади. На водительское кресло рухнул бесполый хозяин-забияка. Будто бы окунулся с головой в умопомрачительную бездну.
И эта неприятность подавляла Даля по пути домой. «Ладно, – думал отягощённый папа, – пусть себе хамят. Себе. Именно. А до меня им не достать. Я один для себя подобное могу сотворить. Сам. Нахамить себе ничего не стоит. При любой погоде, при людях, при одиночестве. И никто посторонний не станется тому причиной, даже омолаживающиеся отморозки. Они ведь тоже хамят именно себе, воруют главные ценности опять же у себя. Да не знают о том. Небось, вообще блаженны без оглядки. Омолаживаются молодильными яблочками до младенчества и не ведают что творят». Папа инерционно проводил через мысль всякие иные похожие сценки, поругивая сколь обидчиков, столь себя, а заодно – всю эту испокон веков неправедную среду человеческого обитания. Однако ж вскоре успел поймать и собственную персону на мысленной возне. Подумал: «ну, и возня в твоей голове». Параллельно с горечью отметил и причастность ко всеобщему воровству да хамству. Оказывается, и он занимается воровством. Прямо в личности. Себя обворовывает: хамит бессмертной душе, похищает ценное время жизни, замещая светлые мысли и возвышенное воображение никчёмным сором. Поставил себя, как говорится, на место. Было ещё что-то стороннее, почти незаметная подсказка витала рядышком с мыслью. Но подсказка витала решительно по другому поводу, тому, который чрезвычайно редко и мало кому подворачивается. Её он и проглядел. По обыкновению. Потом кто-то даже постучался в окошко размышлений, помахал рукой там, снаружи. Даже почти ясный был звук нехитрого слова. А в одном пространстве со звуком сквозь достаточно замутнённое окно угадывался жест руки невидимого существа, указующий в занебесье. Подсказка оттуда не назойливо пыталась пробиться непосредственно в мысль. Даль на мгновенье даже приостановился, но не понял, ради чего. Правая рука, праздная от вещей, казалось, получила слабый сигнал от подсказки. Рука чуть-чуть поднялась, изготовляясь, может быть, без приказа со стороны мысли сотворить врождённо свойственное крестное знаменье, но ещё иная незримая, неощутимая тяжесть отогнула её обратно.
Хлопнули ставни за окнами размышлений, и мгновенно без следа сокрылись витающие за ними устойчиво неожиданные, недостающие и странные подсказки. А Даль и замешкаться-то не успел. Он беспричинно, чуть-чуть приостановился да сразу пошагал дальше, одновременно возвращаясь в предполагаемое русло дельных размышлений. «Нельзя оскорблять душу, нехорошо забивать ощущения жизни безобразными мусорными свалками да помойками», – пробежали слова у него в уме. А внешне, мимикой лица он поставил точку в конце своего решения.
И когда художник Даль законно поставил эту уверенную точку, перед ним оказался старый дружище.
– Дорик… – засомневался он, – действительно ты?
– Касьян! Лёгок на помине. Я же тебе письмо писал. Официальное. Но потом выкинул. А сейчас просто о тебе думал, ну, не сию минуту, а чуток пораньше, и не о тебе, а о твоей живописи, которая, оказывается, отнюдь не живопись, – от неожиданности встречи, слова звучали нескладно.
– Да? – Касьян обрадовался и по этому поводу, – Молодец. Точно. Не умею ничего делать. Знаю. Недавно узнал. Сегодня, – речь художника тоже выстраивалась литературной корявостью, – за что ни возьмусь, ноль толка, и никого довольных нет. Все дела мои без надобности. Я ж нынче весь день сохранял в башке эту невзрачную мысль, о том думал, почти страдал. Ну, не прямо сейчас, недавно. А только что мусор завёлся всякий да вертелся, вертелся. Вот его-то я и выкинул, перед замечательной встречей с тобой. Будто нарочно очистился.
– Я письмо выкинул, а ты – мусор. Занятно. Про письмо я знаю, пустое оно. А мусор, который в голове, он что такое?
– Ругань. Ругался в уме.
Дорик хихикнул. Наверное, отметил про себя согласие с нами по поводу наличия в головах у прохожих, по преимуществу, безудержной бытовой возни и бессмысленной ругани из-за битком забитой печёнки всякой дрянью. Но Даль – другой. На то и Даль. В нём одни ясные мысли могут роиться. И льются они, чистые думы – незримыми волнами, исходят вокруг источника своего и расходятся на дальние расстояния. Поэтому человек, похожий на древнего грека, хихикнул и произнёс: