— Сеус.
— Значит... мы мертвы? — спросила Яз.
— Не обязательно, — сказал Стержень-корень. — Но... да, весьма вероятно.
— Как он нас вызвал? Ты не смог его остановить? — Турину хотелось бежать, но без направления это казалось бессмысленным.
— Сеус управляет небесами и тем, что Пропавшие там оставили. К сожалению, это распространяется на врата и пути между ними. Надо быть очень осторожным, когда используешь их, иначе можешь попасть в его лапы. Я думал, что поступил тонко, но, очевидно, ошибся. Боюсь сказать, но я, возможно, фатально ошибся. Это, — он махнул рукой на склон горы и высоты над ними, — место, где встречаются разумы городов. Нейтральная территория, которая регулируется собственными правилами. Сеус здесь все еще король, но разумы других городов иногда расходятся во мнениях; они могут действовать против него, если почувствуют, что он слишком злоупотребляет своей властью. Очень редко ему удается заставить их всех встать на его сторону. Но, скорее всего, ему помогли доставить нас сюда.
— Где наши друзья? — Яз повернулась, осматривая склоны.
— Остались позади. — Стержень-корень отмахнулся от вопроса, рассеянно махнув рукой.
— Где позади?
— В городе. Куда ушла твоя звезда.
— Тогда почему только мы? Почему ты? — спросила Яз.
— Это здания? — Турин прикрыл глаза рукой. Вершина горы вырисовывалась далеко над ними, теперь окрашенная восходящим солнцем в золотисто-красный цвет, и на самой вершине, казалось, находился сверкающий город. — Что это за место? Оно настоящее?
Стержень-корень печально покачал головой
— Это место построено по образцу древней веры, одной из старейших, которые когда-либо взращивал наш вид, и, при всей своей дряхлости, разумы городов считают себя богами этой веры. Это их собственная версия восхождения Пропавших. Пропавшие переместились дальше —предположительно, на более высокий уровень. Разумы городов попытались скопировать их. Это, — Стержень-корень повернулся лицом к горной вершине и развел руками, — их Олимп. Их собственный золотой город, имитирующий то место, куда, как они воображают, ушли Пропавшие. Разумы городов даже извратили свои имена, чтобы приблизить их к именам богов. Возможно, это облегчает их совесть — они считают себя богами и поэтому, дескать, имеют право уничтожить нас.
С этими словами он отвернулся от них и начал подниматься в гору.
— Подожди! — Турин закричал и бросился в погоню. — А мы не можем... убежать? Мы, что, просто сдадимся и позволим ему нас убить?
— В этом месте действуют законы. — Стержень-корень продолжал идти. — Они предлагают некоторую защиту, но они же нас ограничивают. Был вызов, и мы должны ответить на него.
36
Турин
Гора, независимо от того, была ли она построена из снов или лжи, казалась достаточно реальной и лезть на нее было довольно утомительно. Пояс облаков окружал склоны под ними, и, направившись вниз, они попали бы в слепой туман неизвестной глубины.
Турин споткнулся и задел коленом камень. От боли на глаза навернулись слезы, но вода-чувство подсказало ему, что все это было не по-настоящему. Яз стоически шла за ним, все еще сжимая свое запястье.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил ее Турин.
— Как будто мне отрубили руку, обрубок обожгли горящей звездой, а рану грубо зашили.
На это у Турина не нашлось ответа. Их путешествие на Олимп было редким временем вдали от Эрриса, который был их постоянным спутником со времен Черной Скалы. Это было практически уединение, если не обращать внимания на Стержень-корня, который, казалось, погрузился в собственные мысли. И все же все слова, которые давили на губы Турина в течение стольких долгих, тяжелых недель, теперь высохли у него на языке. Сейчас не время. На фоне боли Яз его потребность — рассказать ей о своих чувствах — казалась эгоистичной и поверхностной. Поэтому он ничего не сказал.
Это была даже не боль Яз. Она принадлежала девушке. Турин старался не обижаться на Малиайю, но она словно аккуратно ступила в дыру, которую оставила Майя. Майя заслужила больше времени. Больше времени жизни, а теперь, когда она умерла, больше времени для скорби.
Над ними вырисовывались золотые дворцы и серебряные залы ложных богов, медленно приближаясь по мере подъема. Город не предлагал больше подробностей, несмотря на сужающееся расстояние. Скорее, он оставался изменчивым великолепием, мечтой о богатстве и власти, которая отказывалась быть привязанной к деталям. Этот Олимп, как и намекал Стержень-корень, был скорее идеей, чем местом.