Потянувшись и зевнув, он прогнал часть сна из своего тела. Каким-то образом несколько часов сна сняли с его плеч тяжесть горы, хотя он чувствовал, что она возвращается с каждым всплывающим воспоминанием о недавних событиях. Ему нужно найти Яз. Остальные тоже будут здесь. Он поможет им всем, если сможет. Турин покачал головой, горько усмехнувшись. А сотни, удерживаемые в сиянии этих звезд? Спасет ли он и их? Вот это действительно гора, готовая раздавить его под неисчислимой массой обязательств и обязанностей. Чем все это кончится? Должен ли он спасти членов Сломанных, которых украли из ледяных пещер еще до рождения матери его матери? Хотят ли они вообще, чтобы из спасали? Человек, чей обруч сорвала Хетта, казалось, был счастлив служить Скрытому Богу жрецов. Было ли это его истинным желанием, или чем-то, что звезда в его обруче шептала ему так долго, что это стало частью его мыслей?
Турин сел на валун и стал рассеянно жевать коричневый гриб размером больше его ладони. В ледяных пещерах они были достаточно малы, чтобы поместиться в его ладони. Мадин всегда готовила из них восхитительное рагу, и Турин чувствовал его запах в этой темной комнате, возвращавший его домой, к единственной жизни, которую он когда-либо знал. Он мог просто уйти. Уйти и вернуться в пещеры.
Образ Яз вернулся к нему, как она выглядела, когда клетка тащила ее прочь, ее глаза смотрели на него. Он глубоко вздохнул. Дом там, где сердце. Эулар сказал ему это однажды, много лет назад, и Турин никогда это не понимал, вплоть до этого мгновения. Он мог бы пережить долгое падение и вернуться в пещеры, к своему народу, но он оставит лучшую часть себя здесь, в Черной Скале. Жизнь будет заменена существованием. Погоня за счастьем заменится простым отсчетом оставшихся дней. Яз была незаконченной песней, и он хотел услышать больше.
Турин пошел к далекой звезде с осторожностью слепца, вглядываясь в темноту перед собой в поисках любого намека на препятствия или ямы. Что-то привлекло его внимание; что-то большее, чем просто зрение, повернуло его голову к сгустку тьмы слева от него. Холодный страх наполнил его, внезапный ужас от осознания того, что ты не один в месте, где ты расслабился, где ты спал.
— Хетта? — Он двинулся к фигуре у стены, вытянув руки, руки дрожали.
Темнота возвращала только тишину и растущее чувство страха. Ноги Турина хотели, чтобы он бежал. Шаги, которые он делал по направлению к черной фигуре, становились все короче и медленнее.
Турин напомнил себе, что совсем недавно жил с демонами под кожей и обитал в нескончаемой ночи пещер Запятнанных. В последнее время он слишком часто убегал. Вместо этого он заставил себя действовать вопреки всем инстинктам. Фигура была большой, возможно, человеческой... Казалось, она сидела. Однако вода-чувство Турина ничего не обнаружило — ни крови, ни пота, ни слез. Пальцы неохотно двинулись вперед, наполовину ожидая, что чернота укусит их. Они обнаружили холодный камень, но имеющий форму тела. Статую, какую иногда делают лед-работники, но вылепленную из самой скалы.
Турин ощупал статую. Чувство облегчения, которое должно было охватить его, не смогло этого сделать. Каким-то образом его страх продолжал цеплялся за него, несмотря на то, что кошмарные монстры, которых он представлял, оказались просто камнем. Вещь казалась наполовину законченной, только частично вырезанной из стены. Человек сидел, скрестив ноги и положив руки на колени, ладонями вверх. Если бы он стоял, то был бы выше Хетты. Турину пришлось потянуться, чтобы найти его лицо.
Все время, пока он рассматривал статую, Турину казалось, что он знает имя того, кто сидит перед ним, он напрягал память и имя танцевало прямо на кончиках пальцев. Он чувствовал, что в следующее мгновение сможет открыть рот и произнести это. Но наступало следующее мгновение, и имя все еще ускользало от него.
Когда его пальцы двинулись выше, гладкий камень стал грубым и зазубренным, словно кто-то изрубил его мечом, чтобы испортить работу. Больше всего повреждений было на лице. На месте глаз остались только большие раны, изрезанные то так, то эдак. Имя росло у него во рту, все еще незнакомое его разуму, но желавшее сорваться с языка.
Турин отступил, дрожа, не доверяя каменной фигуре, оставшейся на месте. Почему-то статуя нервировала его больше, чем если бы это был старый труп.
— Аргес. — Имя само собой вылетело изо рта Турина.
Где-то позади него вспыхнул яркий зеленый свет, отбрасывая тень Турина на статую, возвышающуюся перед ним.
— Не говори.
— Это.
— Имя. — Три голоса, одно сообщение.