— Теперь ты узнаешь ее? Еще одна, которую я отправил вместе с тобой в Сломанные, — сказал Казик. — Должно быть, она очень быстрая, раз охотники так скоро ее поймали. — Он улыбнулся своей узкой улыбкой. — Я думаю, мы соберем вас всех вместе. Ты должна послушаться звезд, Яз, и посмотреть на вещи по-нашему. Будем друзьями. В конце концов, тебе нужны новые друзья. Те, что у тебя были, все мертвы или висят здесь с тобой. И я сказал звездам, чтобы они забыли, кто ты, так же, как ты скоро забудешь, кто они.
Казик приставил лезвие к щеке Яз и повернул ее голову. Там, с другой стороны, выглядя крошечной в своей упряжи, висела Майя, ее глаза были устремлены в какую-то далекую точку, красная звезда светилась на ее лбу.
Последний проблеск надежды угас в груди Яз. Мир стал более холодным и серым, а шепот — более громким и всепроникающим. Турин, по крайней мере, был в безопасности. Счастлив со своим народом. Он остался последней крупицей добра, за которую она должна держаться. Она спросила себя, расскажет ли он своим детям истории о девушке, которую знал в юности и которая ушла, чтобы найти зеленые земли, где не нужно страдать от власти льда. Скажет ли он им, что она сделала это, что она живет в тепле и свободе среди порхотуний и деревьев? Из ее глаз скатилась одинокая слеза. Она почувствовала, как слеза покатилась по ее щеке. Икта не плачут. Вода на льду — драгоценность. Расточительность — смерть.
Казик вышел из ее поля зрения, а затем вернулся с кучей мехов, которую бросил у стены, где она могла видеть. Он уселся на эту кучу и поудобнее устроился:
— Когда-то я был Икта.
Яз сказала бы ему, что быть Икта — не то, что можно отложить в сторону, как нельзя оставить сзади свой позвоночник. Но, даже если она все еще командовала бы своим ртом, у нее больше не хватало духу спорить с ним. Ее путешествие закончилось. Она прыгнула в Яму Пропавших и с тех пор падала. Теперь она нашла дно своей личной ямы, и если из нее кто-то и выйдет, то это будет уже не Яз.
— Я слышал все эти истории о Зене и Мокке в течение долгой ночи, еще до того, как они взяли меня на встречу, — сказал Казик, теперь его тон был задумчивым. — Всю эту ложь. Но Скрытый Бог говорит нам, что во всей самой древней лжи есть зерно истины. Даже те, что о любви... — Он покачал головой, словно избавляясь от раздражения. — Раньше мне больше всего нравились истории с Маштри.
Как и Яз. Маштри, Богиня-изгой в Небе, пришла на землю северным ветром и творила бесконечные жестокости над Зеном, стремясь покончить с ним любым количеством способов. Но тот всегда расстраивал все ее планы.
— Ты знаешь, в чем дело с этими историями, почему Маштри всегда ошибалась?
Яз знала. Она узнала это еще ребенком, слишком маленьким, чтобы прийти на встречу.
Регулятор кивнул, увидев понимание в ее глазах.
— Когда Маштри ловила Зена в свои ловушки, и он не мог убежать, она всегда уносила его на лед и оставляла на произвол судьбы. И вот тогда Зен находил умный выход и сбегал. — Казик прислонился спиной к стене, наблюдая за Яз своим бледным взглядом, взглядом Икта. — Поэтому я останусь здесь и буду наблюдать за тобой, пока все это не закончится, так или иначе. Игра окончена, Яз. — Он поудобнее устроился на мехах. — Ты проиграла.
19
Турин
Черная вода, хлынувшая из ворот, поглотила свет. Поток проглотил Турина, и приглушенный свист вихря сменился громом при его приближении. Невидимые пальцы схватили Турина прежде, чем он успел закричать, оторвали от Хетты и на огромной скорости понесли по коридорам подземного города.
Потрясение вырвало воздух из его легких, и замешательство почти заставило его попытаться втянуть его обратно. Такие понятия как «вверх» и «вниз» потеряли всякий смысл. Объем и ярость воды ошеломили его чувства. И хотя было не так холодно, как в озерах под Ямой Пропавших, все равно вода была намного холоднее, чем его кровь. Но замерзнуть насмерть Турин не боялся. Он подавил желание сделать новый вдох, зная, что вскоре его легкие отнимут у него выбор. Сейчас значительно важнее было не врезаться в стену. Резкий скользящий удар в бедро подчеркнул этот страх.
Турину потребовалось больше времени, чем он когда-либо признался бы, чтобы вспомнить, что он в своей стихии. На самом деле видение потока воды не всплывало на поверхность среди его паники, пока его сердце не забилось в груди, а оба легких не наполнились абсолютной потребностью вдохнуть. Его чувства показывали форму заполненных водой туннелей вокруг него, направление потока, сложность вихрей и течений, оставленных в кильватере наступающих фронтов.