Франк подскакивает к Катрин, и ее неуверенности как не бывало.
Прихожая наполнена ароматом свежесваренного кофе.
Франк знакомит мать с Катрин, делая это мило и чуть иронично:
— Моя дорогая мама зорко меня охраняет. Озабоченная моим благополучием, она хотела бы оградить меня от этого злобного и скверного мира.
— Но Франк, — протестует госпожа Лессов, — вспомни, что ты сказал мне вчера: «Дай мне подольше поспать, пусть кто угодно приходит». Вот твои слова.
— Я, мама, и предположить не мог, кто к нам придет. Бывают же такие сюрпризы.
— Проводи свою гостью в столовую. Твою комнату нужно прежде убрать.
— Оставь, мама. Я уже все сделал, — Франк погладил мать по плечу. — Я не мог спать так долго, вот и вспомнил, что собирался помогать тебе.
— Похвально, Франк, но во время каникул не обязательно.
Франк сразу же потянул Катрин по лестнице.
— Тебе еще надо позавтракать, Франк!
— Было бы здорово, мама, если бы ты принесла мне в комнату. Уверен, все уже стоит на подносе.
В комнате Франка покатые стены и окно, из которого видны огромные ели, сверкающие снежным одеянием.
— Вот моя берлога, — говорит Франк, — усаживайся в кресло или на кушетку, все равно. Скажи-ка, ведь ты собиралась пробыть в лесу всю неделю?
Катрин снимает куртку, в комнате тепло.
— Извини, — Франк берет у нее куртку.
— Да вот раньше приехала, кое-что утрясти надо.
— Отлично, только мои предки не отбыли. У моего уважаемого папаши опять неотложные дела на заводе.
Старая песня.
— А твоей маме не по вкусу, когда к тебе приходят?
— Да, есть такой заскок, — подтверждает Франк, — но меня это не волнует. Принесу-ка я сам завтрак, тогда ей не надо будет подниматься к нам, — говорит он и выходит из комнаты.
Катрин с любопытством оглядывается вокруг.
Комната не велика, вся обшита деревом. В ней тепло и уютно. У окна стоит стол, заваленный книгами и тетрадями. На стенах висят какие-то безумные плакаты на польском языке. На полках много книг, на низеньком столике — стереопроигрыватель, кассеты, пластинки, на стене висит гитара.
На другой стене Катрин видит кнопками прикрепленные карандашные наброски. Она поднимается и подходит к стене, чтобы рассмотреть листы получше. Это портреты одного и того же человека.
Франк застает ее за этим занятием.
— Это отец, — поясняет он, — мне хочется все снова и снова его рисовать. На знакомой модели можно выяснить свои возможности. Что скажешь, как мои попытки?
— Да я твоего отца почти и не знаю, видела его один-единственный раз.
— Ты права. Отца нужно хорошо знать, чтобы оценить, что я попытался сделать.
Он расставляет чашки и тарелки.
— Ты чай пьешь? Я по утрам всегда пью чай.
— Налей, — соглашается Катрин.
Франк так пристально смотрит на нее, что Катрин смущается.
— Ты хорошо выглядишь, — говорит он, — видно, уже поправилась. Слава богу, а то история эта не выходила у меня из головы.
— Рана почти зажила, — подтверждает Катрин. — Ты не беспокойся.
— Усаживайся поудобней.
Франк угощает Катрин. Его мать сварила яйца и не поскупилась на колбасу и ветчину.
Странно, но Катрин не чувствует себя в этом доме чужой.
Франк поглощает завтрак с завидным аппетитом, ну, а раз Катрин пьет только чай и не собирается подкрепляться, он сам делает бутерброды и пододвигает их к ней:
— Ешь. Терпеть не могу, когда ломаются.
— Но я хорошо позавтракала, — защищается Катрин.
— Что ж, это будет второй завтрак.
Так в это утро Катрин дважды окружают заботой, правда по совершенно разным причинам.
Да, это февральское утро Катрин запомнит надолго.
Сегодня Франк такой веселый, разговорчивый и не скрывает радости, что пришла Катрин. Он допускает ее в свой «мир», а так поступают, только полностью доверяя человеку; Франк рассказывает ей, что увлекается живописью, что у него целая коллекция пластинок — от классики до джаза, битлов и рок-музыки; рассказывает, какие любит книги.
Катрин внимательно слушает, по временам, правда, она не слышит его слов, просто смотрит на него, вглядывается в его лицо, восхищается его общительностью и его манерой говорить. И думает при этом, что всем, чем он увлекается, может увлекаться и она.
Франк ставит пластинку, звучит мелодия из оперы «Скрипач на крыше», записанная в «Комише Опер». Мелодия эта, говорит Франк, трогает его до глубины души, он может слушать ее бесконечно.
Мелодия и девочке очень нравится, она тоже слушала эту оперу, ходили они с классом. К сожалению, сидели в задних рядах и не получили настоящего удовольствия.