— Зря ты, Олька, — мягко сказал Марик. — Я ж о тебе забочусь, а ниче-то там.
— Лана, сорьки, — буркнула Drakonitsa. — Я с родителями погавкалась, че-то настроение нулевое… не хотела тя обидеть, Маричек, прости засранку.
— Да ниче.
— А откуда твое подружко взялось? Эй, Катюха, ты откудова такая правильная на Марикову голову свалилась?
Катенька понурилась.
— Не доставай ее, Олька, — поспешно вмешался Марик. — Она жила на ферме возле Лермонтовки, всего боится.
— Ферма? — Drakonitsa задумалась. — Цыплячья, штоле? Че за ферма, почему я как всегда не в курсах?
— Большой серый дом, — прошептала Катенька. — Из северного окна видно черные пятна на горизонте, черные линии и холодные черные огни.
Она обняла себя за плечи:
— Наверно, это и есть Лермонтовка.
Drakonitsa долго молчала.
— Как-то ты странно говоришь, будто не по-русски или чё там, — настороженно сказала она. — А че, ты в Лермонтовке ни разу не была или чё?
— Нет.
— А чё так? Там же, наверно, час езды на драндуплете. Или даже меньше. Или че?
Катенька молчала.
— Але, гараж!
— Олька! — Марик нахмурился. — Девчонка черт знает скока жила без общения. Не доставай ее.
— Тоже мне, прынц на белом коне! — Drakonitsa фыркнула. — Ферма на севере… — Она постучала пальцами. — Чета я слышала недавно про ферму на севере или че там… не знаю тока про твою или че ваще… в новостях чета было. Ща вспомн…
Что-то загремело неподалеку, ударило по ушам ватными молотками и резко стихло — будто радио выключили.
Drakonitsa замолчала.
— Ну вот и всё, — грустно сказал Марик, нажимая клавиши. Катеньке показалось, что кнопкодавка вместе с громом испустила свой маленький пластмассовый дух.
— Случилось что-то ужасное, дяденька? — испуганно спросила девочка.
Марик улыбнулся:
— Ничего особенно ужасного. Буря, блин. Снег вспучило где-то у Камней из-за перепада температур. Искры метров на сто вверх поднялись и зафигачили радиоволны или че там; несколько часов доступа в сеть не будет.
— Очень жалко, — прошептала Катенька. — Мне понравилось слышать голос тетеньки.
— Да какой, блин, тетеньки? — Марик раздраженно ударил манипуляшкой по столешнице. — Ты чего, блин, несешь? Она твоя ровесница, может, чутка старше. Кто тебя научил так говорить? Этот твой грязный турище… как его там… Ионыч?
Катенька покраснела:
— Не говори так про дядю Ионыча! — Ее глаза засверкали ярче драгоценных каменьев. — Ты ничего не знаешь о нем! Дяденька хороший, заботится обо мне!
Марик долго смотрел на девочку, удивленный произошедшей с ней переменой: казалось, еще немного, и она кинется на него с кулаками.
— Ладно, — сказал Марик. — Прости или чё там.
Катенька опустила руки. Марик коснулся ее щеки кончиком пальца. Девочка вздрогнула. Марик провел пальцем по свежей царапине:
— Это тоже твой «хороший дяденька» сделал? — спросил.
Катенька оттолкнула руку:
— Тебе-то какое дело? Али ты мой брат?
— Ты — моя гостья, — сказал Марик. — Гостья, она как родственник. Даже роднее. Так что ты теперь моя сестренка. А если сестренке кто-то или что-то, блин, угрожает, я хочу знать, что именно — чтоб помочь.
Катя отвернулась:
— Я упала, Марик. Упала и ударилась об стену, вот и весь сказ.
— По крайней мере, ты не назвала меня дядей, — заметил Марик. — А про Ионыча мой дед как-то рассказывал. Говорил, он взял из приюта девочку, но не для того, чтоб заботиться, а чтоб она работала у него по дому. Еду готовила, прибиралась и так далее. Такой вот он человек.
Катенька промолчала.
— Еще дед говорил, что девочку хотели забрать обратно в приют, но Ионыч каждый раз откупался от инспекторов посредством самогонной взятки. А еще, блин…
— Замолчи! — Катенька замахнулась.
Замерла на секундочку.
Ударила — звонко, отрывисто.
Марик удивленно потрогал щеку. Катенька сидела рядом, склонив голову, и била себя по руке:
— Плохая, плохая! Что ты натворила, мерзавка такая? — Она заплакала.
— Кать, да ладно тебе, не изводись…
Катенька вздрогнула, медленно сползла со стула на пол и упала перед мальчишкой на тощие коленки.
— Простите, дяденька. Ради всего святого, простите. Иначе я и не знаю, что делать: со скалы в пропасть разве что, да и на том свете покоя, наверно, уже не найду.
— Ты чего? — Марик схватил ее под мышки. — Вставай, не дури! Это я виноват, идиот, наболтал лишнего… это ты меня, блин, прости, Катька…
— Каюсь, дяденька. Я виноватая и нет мне теперь прощенья… проклята я теперь!