— Перестань сейчас же! — Марик приподнял Катеньку, оттащил к креслу, усадил. Катенька упала в кресло, как тряпичная кукла, нелепо раскинула руки. Пустыми глазами уставилась мимо Марика:
— Простите, дяденька…
— Катя… — пробормотал испуганный Марик. Ткнул девочку пальцем в плечо. — Ты чего? Че случилось-то? Ты это… очнись… и не надо извиняться. Честное слово, блин, не надо!
Катя закрыла глаза, будто уснула. Вздрогнула и слабым голосом попросила:
— Простите, дяденька…
Марик засуетился. Открыл шкаф, порылся в аптечке, но ничего кроме бинтов и йода не нашел. Бросился к двери:
— Катя, погоди, я быстро!
Он открыл дверь и чуть не закричал от страха, уткнувшись в выпирающий живот высокой темной фигуры, от которой пахло вином и специями. «Ионыч!» — мелькнуло в голове у Марика. Но это был дедушка. Выглядел он встревоженным. На поясе у деда висела кобура с пистолетом.
— Деда… — прошептал Марик. — Деда, ты чего?
Дед посмотрел в глубь комнаты. Марик проследил его взгляд, вспыхнул и умоляюще зашептал:
— Деда, я ничего… ничего такого ей не сделал, вот те крест… и не собирался, ей-богу!
Дед положил руку мальчику на плечо:
— Успокойся, внук. Я знаю. Ты девочку обижать не станешь.
— Я глупостей наговорил, и ей стало плохо. Тут моя вина, признаю.
— Всё будет в порядке, — сказал дед ласково.
— А чё ты с пистолетом, деда?
— На всякий случай, — бросил старик Пяткин.
Повернулся к девочке:
— Катенька, ты как?
— Спасибо, дедушка, мне уже лучше.
Марик отрывисто выдохнул, резко обернулся. Катенька сидела в кресле, вытянувшись как струнка, бледная, но с живым блеском в глазах, с легким румянцем, быстро возвращающимся к впалым щекам.
Дед подошел к Катеньке, погладил по голове. Девочка потянулась за сухой и теплой морщинистой рукой, словно котенок. Марику почудилось, что она мурлычет.
— Сложно тебе пришлось, кроха, — ласково сказал дед. — Ну ничего: думаю, скоро всё образуется. Есть у меня знакомый инспектор по делам несовершеннолетних, честнейший человек, вот такой! — Он показал Катеньке большой палец. — Не какой-нибудь проходимец. Уж я за тебя похлопочу, будь уверена.
— Деда, а где эти… — Марик уставился на пистолет. — Неужели ты их…
— Не говори глупостей! — грубо приказал дед и чихнул. Достал платок, смачно высморкался и прогундосил: — Почтенный Ионыч с другом Федором пошли спать в комнату для гостей. Кажется, они немного перебрали вина.
Марик скривился.
— Как бы ни было, они наши гости, — сказал дед. — Так что будь добр, учись сдерживать эмоции.
— Прости, деда, — прошептал Марик.
— Девочка переночует с тобой в комнате, — сказал дед, кашляя в шарф. — Надеюсь на твое благоразумие.
— Конечно, деда.
— Запрись на ночь, — подумав, сказал дед. — И никому не открывай, кроме меня. Понял? Что бы ни стряслось, никому не открывай. В случае чего, свяжись с кем-нибудь по сети, пусть вызовут милицию.
— Связи с сетью нет, деда. Буря.
— Тогда будем уповать, что ночь пройдет гладко.
— Ты считаешь, что они… — прошептал Марик, косясь на девочку.
— Я ничего не считаю, — бросил дед, прижимая платок к покрасневшему носу. — Но с такими людьми надо держать ухо востро. — Он наклонился к Марику и сказал очень тихо, чтоб Катенька не услышала: — Ты сам видел, во что они превратили несчастного ребенка. Если до крайности дойдет, разрешаю воспользоваться пистолетом, который лежит у тебя в нижнем ящике стола. Но это только в самом крайнем случае. В самом, слышишь! Ради игры вздумаешь с огнестрелом побегать — вздую. Понял, внук?
Марик кивнул:
— Конечно, деда. Я не подведу.
— Вот и умница.
Дед перешагнул порог.
Замер. Обернулся.
— Спокойной ночи, ребята, — сказал ласково.
— Дяденька! — Катенька подбежала к двери, остановилась, не зная, как выразить словами спутанные мысли. Помяла край футболки в кулаке и прошептала, пряча глаза:
— Дядя Ионыч хороший. Заботится обо мне. — Она радостно вскинула голову. — А дядя Федя как-то купил мне альбом и акварельные краски, и я рисовала картинки, но дядя Ионыч увидел альбом и… — Катенька опустила голову и выдавила: — Дядя Ионыч хороший.
— Конечно, кроха, — нежно сказал дед, погладил Катеньку по голове и вышел. Марик подошел к двери и закрыл на засов. Заныли половицы под дедовыми ногами. Потом дед ступил на лестницу. Марик и Катенька стояли и слушали, как Пяткин грузно спускается по скрипучим ступенькам и иногда сморкается в платок, и Марик подумал, что дедушка уже очень старый. Крепкий, но старый, и ему недолго осталось жить, и скоро Марик останется совсем один, если не считать осточертевших туров и старого пса Балыка — как он там, кстати? А как туры? Вдруг испуганное непогодой животное выкопается из земли и поднимет кого-нибудь из собратьев на рога? А если… Марик помотал головой, прогоняя скверные мысли, и преувеличенно бодро произнес: