В тишине было слышно, как стучит сердце старой женщины — нервно, с перебоями, но громко.
— Пронесшейся грозою полон воздух, — повторил сокольничий и зажал рот широкими ладонями. — Что… что это? — просипел. — Что я такое несу?
— Мертвые любят поэзию. — Женщина шагнула к нему. Она была маленькая, сухощавая, и ей не приходилось наклоняться, чтоб не удариться головой о потолок. И она безошибочно, по звуку, определяла, где находится Федя.
— Я — не мертвый, — сказал Федя. — Я…
— Одну строчку, — сказала женщина. — Все вы помните только одну строчку. — Она подошла к сокольничему и схватила его за руки. Зашептала со всей страстью, на которую была способна: — Забери меня к любимому. Христом богом молю: забери. Хочу с ним увидеться, понять, чем он сейчас мыслит, его хочу, пусть и мертвого, — не могу больше терпеть.
— Дамочка, да у вас температурный жар, — пробормотал сокольничий, выворачиваясь из рук сумасшедшей. — Опасная лихорадка! Вызовите терапевта!
— У меня жар, — прошептала женщина. — Остуди его вашим особенным снегом! Верни меня к любимому!
— Я… я не могу! Пронесшейся грозою… — Сокольничий зажал рот, замычал и помчался к лестнице. Распахнул дверцу и кубарем скатился вниз. Пахнущий застарелым потом ужас преследовал его, и от этого ужаса нельзя было ни спрятаться, ни скрыться: Федя опасался сам себя. Он боялся, что в любой момент может убить человека и даже не заметит этого… но когда он успел стать мертвяком? Серые ведь его так и не догнали! Или догнали? Например, в тот дикий для воспоминания момент, когда он упал, споткнувшись о бревно в ремесленном районе, а мертвяки кинулись на него с соседних крыш… Нет, это какая-то ошибка!
Сокольничий выбежал на залитую лунным светом улицу, зашатался и уронил шапку. Наклонился, чтоб поднять ее и увидел свои руки с засохшей кровью под ногтями. Его едва не стошнило. Федя опустился на корточки. Он тяжело дышал и думал о сотне вещей сразу.
— Но кожа у меня не серая. — Сокольничий схватился за воротник, дернул. — Не серая!! — закричал. — Не серая!!! — Добавил спокойнее: — Впрочем, много ли я знаю о мертвяках? Может, не сразу они сереют, а по прошествии какого-то времени…
Вдали залаяла собака. Опять раздался выстрел.
И тишина: глубокая, как заброшенный колодец во дворе, что зарос бурьяном.
— Я понял, как разобраться в ситуации, — сказал Федя, поднимаясь и расстегивая ширинку. — Мертвым не надо ходить в туалет. Серые не ходят в туалет, это я точно знаю. Я напишу на снегу свое имя, и это имя станет безмолвным доказательством моей жизнедеятельности. Вот именно, дорогие мои, станет!
Федя простоял минут пять, но не выдавил из себя ни капли. Сдерживая злые слезы, застегнул ширинку.
— Так. Я просто не хочу. Просто не пришло время. Может же быть такое, что время не пришло? Конечно, может! — Сокольничий захохотал. Оборвал смех, пробормотал что-то несвязное и схватился за голову.
Из чердачного окна высунулась убранная пожелтевшей простыней голова женщины:
— Мертвый, не оставляй меня! Приведи меня к любимому, умоляю!
— Надо найти Ионыча, — решил Федя. Он заткнул уши, чтоб не слышать воплей Антоновой матери, и пошел вверх по улице. — Надо срочно найти Ионыча, он поможет разобраться, что тут творится. Ионыч мужик умный, многое пережил. Он поможет. Точно поможет.
— Мертвый!!!
Федя едва не споткнулся, схватился за столб, обнял. Плечи под шубой затряслись.
— Пронесшейся грозою полон воздух! — крикнул сокольничий в небо, опустил голову и забормотал: — Ах, черт, опять эта строчка… откуда она, что она, зачем? Ведь никакой же пользы от нее, как и от всей вашей поэзии; зачем же я ее произношу? К Ионычу, скорее к Ионычу! Он поможет!
Сокольничий шел, безошибочно определяя направление; шел на человечий запах.
Глава четвертая
До мэрии Ионыч и остальные добраться не сумели: какие-то незнакомые Ионычу люди, которых, однако, хорошо знал дядь Вася, позвали их с крыши двухэтажного детского садика. Спасаясь от серых, Ионыч, дядь Вася, Катенька и Светослов по пожарной лестнице забрались на крышу и скинули лестницу вниз, мертвякам на головы. На крыше им быстро объяснили, что в здании садика укрылись малые ребятишки и несколько воспитательниц и надо бы их защитить, отстреливая мертвяков с высотной позиции. Катенька через чердак спустилась в здание, Ионыч остался наверху. Согласно разработанному ранее плану начали расстреливать наступающих мертвецов. Расстреливали очень бойко, со свистом и гиканьем. Патроны от такой бойкости скоро кончились; пришлось швырять в серых кирпичи, что были свалены грудой возле забора — там что-то строить собирались: тир, что ли, или склад, а может, и рюмошную, но так и не построили, сославшись на отсутствие трудового резерва. Кирпичи были холодные и шершавые. Ионыч перестал чувствовать руки на десятом или одиннадцатом кирпиче. Заботливый дядь Вася вручил ему фляжку с настойкой из вишневых косточек: