Выбрать главу

— Ах ты, негодница! — сказал Ионыч и отвесил Катеньке подзатыльник. — Зря харчи наши проедаешь, дрянь такая!

Сокольничий вздохнул.

Настенные часы с кукушкой показали двенадцать часов. Пластмассовая кукушка со скрипом полезла наружу и застряла.

— Что делать-то будем, Ионыч? — спросил Федя, осторожно переступая тело тонколицего. — Как-то ты так… неожиданно.

— Тарелка — вещь чудесная, — заявил Ионыч. — Кому попало ее показывать не след.

— Тут ты прав, конечно, но всё равно… неожиданно.

Ионыч уселся на табурет, взял со стола помятый огурчик, кинул в рот.

Он неотрывно глядел на Катеньку. Девочка наклонялась, хватала швабру, распрямлялась, роняла швабру, снова наклонялась, брала швабру и так далее. Ионыч и Федя некоторое время завороженно наблюдали за круговоротом Катенькиных действий.

— Что неожиданно, это ты прав, — сказал, наконец, Ионыч. — Сам от себя таких действий не ожидал. Если вдруг схватят, можно попробовать наврать, что мой поступок был продиктован приказом из тарелки, телепатической силой зеленых человечков. Как думаешь, прокатит?

— Вышки-то не дадут по любому, — со вздохом отвечал Федя, — а вот на опыты тебя, Ионыч, заберут обязательно. В какую-нибудь секретную лабораторию, чтоб выяснить, как тарелка изменила твой организм.

— Может, и правда из тарелки приказ пришел? — Ионыч задумался.

— Ты главное самого себя убеди, — посоветовал сокольничий. — Тогда врать легче будет.

— Нас еще не взяли, — подытожил Ионыч. — И мы можем сдернуть подальше отсюда. Эти приехали из Лермонтовки, а мы поедем в другую сторону, в Пушкино.

— Далеко, боюсь, не уедем, — сказал сокольничий, забирая из слабых Катенькиных рук швабру. Повернулся к Ионычу, чтоб что-то сказать, но не успел: Ионыч вломил ему промеж глаз. Федя отлетел к стене, роняя швабру.

— Не мужское это дело — со шваброй по дому порхать! — заорал Ионыч. — Девчонку балуешь!

— Дяденьки, не ссорьтесь, — дрожащим голоском попросила Катенька. Сделала пару неловких шажков к Ионычу, схватилась за черенок швабры.

— Я помою полы, дядя Ионыч.

— Сможешь? — брезгливо поморщившись, спросил Ионыч. — Ты ж еле на ногах стоишь.

— Попытаюсь, дяденька. Ей-богу, попытаюсь.

— Ну, с богом.

Катенька взяла швабру, подошла к ведру, опустила тряпку в воду. Искалеченный Владилен Антуанович лежал совсем рядом. Катенька избегала смотреть на него. Наступала как можно дальше от тела. Ей казалось, что если она коснется тонколицего, случится что-то страшное.

Она несколько раз провела тряпкой вокруг трупа, собрала грязь, сунула швабру в ведро.

Макая швабру в воду, Катенька вспомнила, как когда-то отвлекалась от всяческих невзгод: напевала песенку. Раз за разом пела одну и ту же песню, и ей становилось лучше. В самые ужасные моменты жизни эта песенка помогала, вселяла радость в сердце, возвращала жизнь ловким пальчикам; песенка заставляла маленькую Катенькину душу светиться.

Девочка тихонько запела:

— Ай, березка, березка моя…

— Заткнись! — закричал Ионыч и толкнул Катеньку в спину. Девочка упала прямо на труп и тут же отползла назад, зажимая ладонью рот. — Без песен тошно! — Ионыч повернулся к наворачивающему огурчик Феде и небрежно заметил:

— Хороший ты человек, Федя.

— Хороший, — хрустя огурцом, согласился сокольничий.

— Пойдешь со мной? — постукивая пальцами по столу, спросил Ионыч.

Сокольничий вздохнул:

— А куда я денусь, Ионыч? Я с тобой хоть на край света, ты же знаешь.

— А если я попрошу тебя остаться? — глухо спросил Ионыч.

— Остаться? — Сокольничий замер с половиной огурца во рту.

— Остаться. Отход наш маскировать. Сдерживать этих, из Лермонтовки, сколько сможешь.

— Наш отход?

— Мой, Катерины и тарелки.

Сокольничий тщательно прожевал огурец, запил рассолом из большой жестяной кружки, вытер замасленным рукавом рот.

— Ну?

— Если так надо, то останусь, Ионыч.

Помолчали.

— Жалко мне тебя оставлять, — сказал Ионыч. — Да и надо ли? Надолго ты их всё равно не задержишь.

— Я попробую, Ионыч.

— Стрелок из тебя как из говна пуля, — небрежно заметил Ионыч. Глянул через плечо: Катенька, охая и ахая, возила шваброй возле трупа.

— Для начала надо похоронить наших мертвецов, — решил Ионыч. — А то не по-людски как-то.

— Что ж мы, звери, что ли? — согласился Федя, вставая. — Похороним.

Глава четвертая

Похоронили Владилена Антуановича в снегу возле круглого катка за домом. Ионыч снял шапку и пробормотал: