А сопровождающие и бровью не ведут. Наоборот, при появлении нового пассажира они следят за тем, чтобы их воспитанников не потревожили, ведь их обязанность — заботиться о школьниках, а не о взрослых. Неужели я один помню то далекое время, когда детям внушалось уважение к старшим? Впрочем, сами жертвы хамства благосклонно взирают на ребятишек, улыбаются им в знак симпатии, а некоторые даже расспрашивают о том, кто как учится, кому сколько лет, как кого зовут, кто где живет. Позабыты и усталость, и волнения рабочего дня. Взрослые видят в детях трогательный символ бесконечного обновления и незыблемости Вселенной. Мысль о бессмертии рода человеческого помогает им преодолеть житейские невзгоды. Всеобщие проявления чадолюбия растопили недоверчивость воспитательниц — их горделивая осанка показывает, как довольны они, посредники меж миром взрослых и миром детей, что им выпало счастье сопровождать малышей в этой поездке.
В сложившейся ситуации любое недовольное замечание с моей стороны будет воспринято враждебно. Я могу рассчитывать разве что на поддержку яппи — они все время говорят по телефону и еще ничем не проявили своего отношения к цветам жизни. Чью сторону они примут? Я здорово рискую. Один неверный шаг, и меня разорвут защитники детства. Но непреодолимое гражданское негодование так и подмывает меня указать педагогам, что неприлично школьникам сидеть и жевать шоколадные батончики, обсуждая «Гарри Поттера», когда взрослые теснятся в проходе… Дабы прощупать настроения общественности, я начинаю метать по сторонам яростные взгляды и наконец привлекаю внимание шестидесятилетних красоток, увешанных пакетами. Пора действовать. Не обращаясь ни к кому в отдельности, я громко и отчетливо произношу:
— Невероятно. Расселись по-королевски! Хоть бы один уступил место!
При этом я хмурю брови, чтобы показать, как шокирует меня все происходящее. Кажется, большинство пассажиров склоняется на мою сторону. Я продолжаю разглагольствовать, надеясь на поддержку пожилых дам. Увы, одна из них гневно разглядывает меня и, повернувшись к своей подруге, говорит хрипловатым голосом:
— Что это с ним? Неужели он детей не любит?
Я проиграл; меня не понимают даже люди, воспитанные в старых традициях. Дальнейшая борьба бессмысленна, лучше уж дочитать статью о ситуации на Бирже: «Почему экономический рост проявляется в увеличении дефицита?». Вдруг надо мною раздается лай:
— Уступите место, месье, я беременна…
Я испуганно поднимаю голову, и глаза мои упираются в округлившийся живот. Его владелица настроена не слишком дружелюбно. Я торопливо вскакиваю, а она недовольно бубнит, словно специально привлекая внимание пассажиров:
— Были бы вы чуть повежливее, давно бы поднялись!
— Уступить вам место должны были бы дети!
Детское оправдание, я и сам это чувствую. Кое-кто из школьников отрывается от своих игр и сластей и оторопело смотрит на грубого дядьку. А дамы с пакетами явно считают меня не только дикарем, но и извращенцем.
*Латифа полагает, что мне следует поостеречься. Из-за моего плохого отношения к детям у нас могут быть неприятности. Но при моей работе не так-то просто снисходительно смотреть на маленьких чудовищ.
Мэр города — он же мой начальник — проявляет недюжинную изобретательность, когда нужно потешить общественное мнение борьбой за равенство полов, свободное передвижение велосипедистов и инвалидов, качество жизни горожан и прозрачность управления и, конечно, за защиту детей. В свою предвыборную программу мэр включил проект преобразования части Административного центра в дошкольное учреждение. Через несколько месяцев после оглушительной победы на выборах все левое крыло главной резиденции муниципальных служб превратилось в ясли с отдельным входом для мамаш и их отпрысков. Государственный пост технического советника в Отделе городских служб принуждал меня соблюдать нейтралитет, и мне оставалось лишь молча сожалеть об утрате столь удобных служебных помещений. Проходя мимо дверей детского сада, я не раз замечал, каким медоточивым голосом охранники говорят с детьми, как ласково гладят по головке, пощипывают за щечки, как уважительно поздравляют мамаш с такими прекрасными наследниками. А на служебном входе охранники смотрят на персонал мэрии недоверчиво; они даже не удосуживаются запомнить наши лица и каждый день сухо требуют предъявить пропуск.