Выбрать главу

Внезапно она начала смеяться.

— Что? — Эррис посмотрел на нее так, словно она сошла с ума.

— Разве ты не видишь? — Она провела лучом света по крутому склону и в зияющую пропасть перед чернотой.

— Я увидел его раньше тебя… — Эррис нахмурился. — Но почему это смешно?

— Это кит, — просто сказала она.

Эррис нахмурился еще сильнее, на его гладком лбу появились морщины. Затем, широко раскрыв глаза, он это увидел:

— Рот?

— Да. — Рот, о котором шла речь, был настолько велик, что мог проглотить лодку. В него поместился бы любой охотник города. Как такое существо оказалось подхваченным льдом, или какие силы подняли его из моря и перенесли через скалу, Яз понятия не имела.

— Это один из великих китов, самых больших, которые посещают Горячее Море. — Яз только один раз видела спину великого кита, когда он вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. От плавной, катящейся от существа волны у нее перехватило дыхание. Она решила, что кит тянется ярдов на пятьдесят, а то и больше. Отец рассказывал, что однажды, в его юности, такой кит выпрыгнул из моря настолько высоко, что половина его тела поднялась над волнами и возвышалась над лодкой так, словно сама Черная Скала.

— Что за штука… — в голосе Эрриса прозвучал благоговейный трепет, несмотря на то, что он прожил тысячу лет среди чудес Пропавших. — У него есть зубы?

— Не знаю. — Икта никогда не вытаскивали на берег такого огромного зверя. Подобно ледяным бурям, они были силой природы, которой надо было дать пройти мимо и надеяться выжить. Яз попыталась усилить свет звезды, чтобы найти какие-нибудь признаки зубов. Но усталость поднялась в ней, как волна, и унесла на пол.

— Яз! — Эррис почти поймал ее, но ее слабость застала его врасплох. Он помог ей сесть, прислонив спиной к очищенному льду, и присел рядом с ней, его лицо было озабоченным. — Ты заболела?

— Я… мне просто нужно немного отдохнуть. — Смутившись, Яз попыталась перевести разговор в другое русло. Она посмотрела на замерзшего кита. — Говорят, что Зен, первый человек, был проглочен великим китом и прожил в его чреве сорок дней и сорок ночей, прежде чем сбежал.

— Кто? — Эррис с любопытством посмотрел на нее.

Она с удивлением встретила его взгляд.

— Зен! — Эррис, возможно, и родился давным-давно, но не раньше первого человека. Она рассказала историю.

ХУА, НАИМЕНЬШИЙ ИЗ всех Богов в Море, сотворил Зена, первого человека, из соленой воды, костей туарка и кожи кита. Одновременно Айики, наименьшая всех Богинь в Небе, сотворила Мокку, первую женщину, из льда, облаков, шепота четырех потерянных ветров и цвета, украденного из хвостов драконов.

Зен и Мокка жили на льду в палатке в два человеческих роста и шириной с бросок гарпуна. В то время они годами не меняли место, потому что тогда Хуа заботился о делах людей и держал горячее море открытым даже в самые суровые зимы, а Айики пела свои песни так, что ветры прятали когти и убирали клыки.

Когда у них заканчивалась еда, Зен и Мокка по очереди выходили в море в своей белой лодке, а другой оставался и вырезал кеттаны из зубов меньших китов, придавая им формы детей, которые у них будут, детей, которые понесут историю своей жизни далеко по льду и будут ее рассказывать, пока последняя звезда не вспыхнет красным и не исчезнет с неба.

Зен и Мокка ждали своих детей в течение неисчислимых лет, достаточно долго, чтобы прикосновение пальцев снова сделало первый из их кеттанов гладким, стирая историю, которую там оставил нож, достаточно долго, чтобы звезды превратились из белых в красные и исчезли, как угли, в ничто. Но по-прежнему ни один ребенок не приходил в их палатку.

Зен отправился в море, позвал Хуа, который создал его, и спросил, почему ему не дали сына. Мокка вышла на лед с голыми руками, позвала Айики, которая создала ее, и спела жалобную песню о дочери, которая так и не пришла.

Но не Хуа ответил Зену, качавшемуся на волнах. Вместо этого из неведомых глубин поднялся величайший Бог в Море, Хунуму, тот, кто обитает под светом. Хунуму поднялся в образе великого кита, черного, как ночь, и вдвое более огромного. И кит проглотил Зена без ответа, унося его и его белую лодку в пустоту, которая была его чревом.