Они закончили есть без дальнейших разговоров, каждый занятый своими мыслями.
— Есть добавка? — Као заговорил первым.
Арка фыркнула.
— Геранты! В три раза сильнее, в пять раз голоднее. — Она покачала головой. — Тебе дали самую большую миску. Потом будет еще кое-что. Мы едим, когда встаем, и снова перед сном.
— Откуда нам знать, когда? — спросила Майя. — Свет здесь никогда не меняется.
Турин нахмурился:
— Ты просто знаешь.
— Ты научишься «просто знать». — Арка направилась к двери, жестом пригласив их последовать за собой. — Это может занять некоторое время, но у вас есть вся оставшаяся жизнь, чтобы учиться.
9
В ДРЕВНИЕ ВРЕМЕНА первый из людей, Зен, тот самый, который вскарабкался из моря к палатке Мокки, поднялся со своих спальных шкур и обнаружил себя старым. Он увидел на руках линии, которые говорили о целой жизни. Со вздохом он положил свой зуб-кинжал рядом со множеством кеттанов, вырезанных им за долгую ночь. Зен вышел из своего укрытия и увидел на востоке первые лучи зари. Холод крепко сковал лед. И тогда к первому из людей явилось знание, оно кричало и шептало, принесенное жестокостью ветра, рожденное странностью моря. Это будет его последний день. И Зен вошел в белизну, которая была миром, желая узнать, что стало с его многочисленными сыновьями и дочерьми.
Несмотря на то, что он состарился, Зин нес на своих плечах ветер и прошел много миль. В то утро, утро своего последнего дня, он нашел три из четырех племен, которые произошли от его семени. На западе Аксит широко распространились по льду, их глаза потемнели, а сердца ожесточились. Они не знали его. Аксит плыли по морям, и их тонкие сети ловили мелкую рыбу в большом количестве и разнообразии. При помощи красного раствора, октара, его сыновья-акситы вытатуировали на своих шеях пламя драконьих хвостов, которое облизывало их щеки. Их угрозы раскололи лед. Его дочери носили кости в бровях и бежали перед своими мужчинами с копьями в руках.
На востоке Квинкс нашли собаку, и тех стало много, как бывает у собак, когда их кормят. Сыновья Зена Квинкс были высокими и носили свои волосы в воинских косах. Его дочери ездили на санях, запряженными собаками, и их упряжки вытаскивали из моря даже Зеленого Кита. Ни у кого из Квинкс не осталось никаких воспоминаний о Зене. Они ценили каменные бусы из таких камней, какие Боги в Небе иногда бросали на лед, но Зен не носил их, и поэтому они посчитали Зена меньше их, несмотря на его возраст и белизну бороды.
Далеко на юге сыновья Зена Джоккан гуляли под чужими звездами в такой жаре, что иногда расплавленный лед бежал и тек даже за пределами палатки и радовал детей, прежде чем снова замерзал. Женщины Джоккан красили веки в черный цвет и отращивали волосы многих оттенков. Джоккан забыли лицо своего отца и заменили рассказы о матери ложью о зеленом мире, который знают только боги.
Наконец, утомившись, уже с заходом солнца, Зин повернул на север и пошел к землям, где рождается холод и где он охотится. Здесь лед был твердым, ландшафт изломанным, а голос ледовых полей — резче, громче и свирепее. Сыновья Зена Икта обратили свои бледные глаза на его приближение и были поражены, потому что первый из людей пришел к ним с обнаженной грудью, и они узнали в нем своего отца и заплакали. И когда солнце зашло в последний день первого человека, его северные дети угостили его гарпун-рыбой, туарком и икрой большого гольца и спели самые древние песни, рассказывающие о его любви к Мокке и о днях его юности. В те уже далекие дни Зен научил своих отпрысков тайнам моря, которые боги доверили ему.
Настала ночь, и тогда Икта отдали Зена морю, родившему его, целиком, кроме того, что они сохранили в своих сердцах.
ЯЗ СТОЯЛА ВМЕСТЕ С остальными у входа в столовую. Она обнаружила, что ее плечи сгорбились, и заставила их расслабиться. Ей не было холодно. Просто на нее действовала странность места — сумеречный мрак, сверкающее ледяное небо, освещенное собственными звездами, постоянная капель, со всех сторон здания, окутанные тенями, полные странных углов и построенные из боги знают чего. Кое-где висели редкие звезда-камни, живые от света и шепота; они притягивали взгляд Яз и напоминали о звезде, которую она держала прошлой ночью, той, которая, горела в руке; ее песня до сих пор пульсировала в ней.