- Мне очень, очень жаль…
Птица открыла глаза. Он видел, что это ласточка. Эсин любила ласточек. Он только что разбил ей сердце! Как он только мог! Как мог оставить её? Как мог оставить своего сына? И что он сделает, если больше никогда их не увидит?
Птица строго посмотрела на него и чихнула. Может быть, обвиняла в чём-то?
- Послушай, мне жаль, что так вышло с твоим крылом. Я не умею его лечить. Но моя жена, Эсин, - его голос дрогнул, - умна и добра. Люди всегда приносят ей своих животных. Она тебе поможет, я знаю.
Он снял капюшон, сделал небольшой мешочек и скрыл птицу внутри. Птица запела. А потом укусила его за указательный палец, когда он оказался слишком близко, и выступила кровь.
Ночной мотылёк затрепетал у лица Энтена, может быть, привлечённый сияющим на его коже лунным светом. Он быстро поймал его и предложил птице.
- Вот. Я не хочу тебе ничего плохого…
Птица бросила на него ещё один осуждающий взгляд, а после неохотно выдернула мотылёк из его пальцев и за три укуса съела.
- Вот? Видишь? – он посмотрел на луну, потом на карту. – Пойдём. Просто надо немого пройти, и там можно будет отдохнуть.
И Энтен с ведьмой углубились в лес.
Сестра Игнатия чувствовала, что слабела с каждым мигом. Она сделала всё, чтобы поглотить каждый глоток печали, и поверить не могла, ведь сколько было горя над городом! Большие вкусные облака вечного тумана. Она превзошла сама себя – и никогда не восхищалась тем, что было ей дано. Весь город был колодцем печали, вечно наполненным бокалом. Всё для неё. Никто в истории не совершал такого. О ней должны написать песни – сложить о ней книги!
Но когда прошло два дня, а доступа к печали всё не было, она чувствовала себя слабой и износившейся. Ломкой. Истоки её магии разрушались. Она должна была отыскать этого мальчишку, и как можно быстрее!
Она остановилась и опустилась на колени рядом с маленьким ручейком, осматривая лес на предмет хоть какой-то жизни. В потоке были рыбы, но рыбы не испытывали печали. И скворцы над головой с двухдневными птенцами. Она могла раздавить птенцов одного за другим и съесть материнское горе. Но горе птиц было не таким, как горе зверей, а зверей здесь не было. Сестра Игнатия вздохнула. Она собрала всё, что могла, чтобы выстроить самодельное гадальное устройство – немного вулканического стекла, кости недавно убитого кролика и шнурок, потому что это всегда полезно. Нет ничего полезнее шнурка. Она не могла сделать его таким же хорошим, как делали провидцы в башне, но ей и не надо…
Она не могла видеть Энтена. Знала, где он, была уверена, что узрела пятно, но что-то блокировало её взгляд.
- Магия? – пробормотала она. Но, разумеется, нет. Все маги на земле, все, кого она знала, погибли пять сотен лет назад во время извержения вулкана. Или почти извержения. Дураки! Отправить её с Сапогами-В-Семь-Лиг, спасти людей в лесных посёлках! Конечно, она спасла. Собрала всех в целости и сохранности в протекторате. Все их бесконечные горести в одном только месте, как и хотела.
Она облизнула губы. Она так проголодалась! Надо бы осмотреться.
Старшая сестра поднесла своё устройство к правому глазу и осмотрела остаток леса. Очередное пятно! Да что могло случиться с этой несносной вещицей? Она вновь затянула узлы. Тем не менее, всё осталось размытым. Может быть, во всём виновен голод… Ведь даже основные заклинания теперь сотворить было поразительно трудно.
Сестра Игнатия рассматривала гнездо.
Она посмотрела вверх. И задохнулась.
- Нет! – воскликнула она. – Ты всё ещё жив, ты, уродец!
Она протёрла глаза и вновь посмотрела.
- Я думала, что убила тебя, Глерк, - прошептала она. – Что ж, попробуем ещё раз, гадкое ты существо! Ты почти убил меня однажды, но нет. И ты вновь потерпишь неудачу!
Для начала надо бы перекусить. Засунув устройство в карман, сестра Игнатия взобралась на ветку в скворечное гнездо, поймала крохотного птенчика и сдавила его в кулаке, впитывая ужас матери. Да, его было мало – но достаточно. Сестра Игнатия облизала губы и потянулась к следующему птенцу.
А сейчас ей надо было вспомнить, куда она подевала Сапоги-в-Семь-Лиг.
Глава 34. В которой Луна встречается с женщиной из леса.
Бумажные птицы осели на ветвях, на камнях и остатках дымовых труб, стен, старых зданий. Они не издали ни звука, кроме вечного шелеста бумаги. Они унялись – и повернулись лицами к девочке на земле. Глаз у них не было, но Луна всё равно чувствовала, что они пристально смотрели на неё.
- Привет, - промолвила она, потому что понятия не имела, что ещё она могла им сказать. Бумажные птицы не ответили. Ворон, в тот же миг, спокойным оставаться попросту не мог. Он взвился вверх настоящей спиралью, потом описал круг, упал петлёй вниз, без конца крича.
- Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р! – визжал ворон.
- Тише! – окликнула его Луна. Она всё смотрела на бумажных птиц. Те склонили головы в унисон, клювами указывая на землю, потом на безумного ворона, потом на саму девочку.
- Кар-р-р! Мне страшно!
- Мне тоже, - ответила Луна, глядя на птиц. Они разлетелись, потом вновь помчались в клуб облака, парили над нею, кружась вокруг ветвей дуба.
Луне подумалось, что они её знали.
Откуда они её знали?
Птицы, карта, женщина в её снах. Она здесь, она здесь, она здесь.
Слишком много простора для мыслей. В этом мире слишком много вещей, о которых надо было узнать. У Луны от боли разрывалась голова.
Бумажные птицы уставились на неё.
- Чего вы хотите от меня? – спросила Луна. Бумажные птицы устроились на свои насесты. Их слишком много, чтобы считать – и они ждали. Но чего?
- Кар-р-р! – возмутился ворон. – Какая разница, что им нужно? Они жуткие!
Конечно, жуткие. И красивые, и странные. И они что-то искали. И пытались что-то ей сказать.
Луна опустилась в грязь. Смотрела на птиц и позволила ворону пристроиться у неё на коленях. Она закрыла глаза, достала блокнот и огрызок карандаша. Однажды она позволила своим мыслям блуждать – и тогда подумала о женщине из снов. А потом нарисовала карту, и карта была верной, по крайней мере, до этой поры. "Она здесь, она здесь, она здесь", вещала её карта, и Луна могла предполагать, что та не лгала. А теперь ей надо сделать ещё кое-что. И узнать, куда запропастилась её бабушка.
- Кар-р-р! – заявил ворон.
- Тише, - отмахнулась Луна, не открывая глаз. – Я пытаюсь сосредоточиться.
Бумажные птицы наблюдали за нею. Она чувствовала их взгляды. Луна знала – рука двигалась по странице. Она пыталась держать перед глазами бабушкино лицо. Чувствовать прикосновение её руки. Запах кожи. Луна почувствовала, как сжалось от беспокойства её сердце, как слезинки упали восклицательным знаком на бумагу.
- Кар-р-! – заявил ворон. – Птицы.
Луна открыла глаза. Ворон был прав. Это не походило на её бабушку. Она нарисовала глупую птицу, сидевшую на руке у человека.
- Ну что такое?! – возмутилась Луна, чувствуя, как болело сердце. Как найти бабушку? Как?!
- Кар-р-р! – заявил ворон. – Тигр.
Луна поднялась на ноги, чувствуя, как дрожат колени
- Держись ближе, - сказала она ворону. Ей хотелось, чтобы птицы были из чего-то посущественнее бумаги. Камни. Острая сталь.
- Ну, - промолвил голос, - что тут у нас здесь?
- Кар-р-р! Тигр!
Но это был не тигр. Просто женщина.
Так почему она чувствовала себя так странно?
Эсин стояла – к ним подходил Великий Старейшина в сопровождении двух вооружённых сестёр Звёзд. Кажется, совершенно не боялся. По правде, это до ужаса возмутительно! Великий Старейшина хмурил брови, надеясь выглядеть внушительным, но никакого особого впечатления это не справляло. Казалось, солдаты справа и слева от него могли только усугублять положение, но ведь они были просто друзьями. И она просияла, увидев улыбки на лицах безжалостных солдат.
- Лиллиэнз! – воскликнула она, улыбаясь девушке слева. – И милая, милая Мэй…. – она послала девушке справа воздушный поцелуй.