Это было отнюдь не то, на что надеялся Великий Старейшина. Он откашлялся, но женщины в комнате словно не заметили его присутствия. Это приводило его в бешенство.
- Добро пожаловать, дядя Герланд, - нежно посмотрев на него, промолвила Эсин. – Я как раз нагревала воду в чайнике, и у меня есть в саду место… Сделать вам чай?
Великий Старейшина Герланд поморщился.
- Большинство домохозяек, сударыня, - едко сказал он, - не беспокоятся подобным в своём саде, когда есть кого кормить. Почему б не заняться чем-то посущественнее?
Эсин всё так же невозмутимо скользила по кухне. Дитя было привязано к её телу широкой полосой вышитой ткани. Всё в доме казалось таким умным… Трудолюбивым, творческим, осторожным. Герланд уже однажды это видел – и его сие раздражало. Она налила горячую воду в две чашки ручной работы, добавила мяты, подсластила мёдом из улья. Пчелы, цветы, пение птиц окутали дом. Герланд заёрзал. Он взял чашку чая, возблагодарил хозяйку, хотя был уверен, что его будут презирать. Чай, как он вдруг осознал, был самым вкусным из всех, что он только пил.
- О, дядя Герланд! – Эсин радостно вздохнула, поцеловав головку своего ребёнка. – Вы, разумеется, знаете, как хорош этот сбор. Есть растения, что поедают почку, а есть те, что её питают. И мы выращиваем больше, чем могли бы когда-либо съесть – разумеется, всё это сподручнее раздавать. Как вы знаете, ваш племянник всегда готов многое отдать, чтобы только помочь другим людям.
Если упоминание о муже и причинило ей боль, она этого не показала. Девушка словно и не печалилась, а светилась изнутри от гордости. Герланд был сбит с толку и сделал всё, что смог, чтобы сдерживаться.
- Как вы знаете, дитя моё, близится день Жертвоприношения… - он ожидал, что она побледнеет при этих словах. Ошибся.
- Я знаю, дядя, - она вновь поцеловала дитя, а потом подняла глаза и встретилась с ним таким взглядом, с такой уверенностью в своём равенстве с Великим Старейшиной, что он умолк от столь слепой дерзости. – Милый дядя, - мягко продолжила Эсин. – Почему вы здесь? Разумеется, вы можете приходить в этот дом, когда пожелаете, и мы с мужем всегда будем вам рады. Но обычно старшая сестра приходит, дабы испугать семью обречённого ребёнка, и я ждала её в этот день.
- Ну, - промолвил Герланд, - её сейчас нет. Я пришёл вместо неё…
Эсин бросила на старика пронзительный взгляд.
- И что ж вы имеете в виду, когда говорите, будто бы её нет? Где же сестра Игнатия?
Великий Старейшина откашлялся. Люди не расспрашивают. Люди в Протекторате не задают вопросов – ведь они столько всего приняли в своей жизни. Но эта молодая женщина, этот ребёнок… Что ж, Герланду оставалось только надеяться, что она сойдёт с ума, как когда-то давно сделала это другая. Куда легче запереть её в башне, чем слушать дерзкие вопросы на семейных обедах, которые он просто ненавидел. Он вновь откашлялся.
- Сестра Игнатия нынче далеко, - медленно промолвил он. – Отбыла по делу.
- По какому делу? – прищурившись, спросила девушка.
- Подозреваю, по своему, - ответил Герланд.
Эсин встала и подошла к двум сестрам. Их учили, конечно, смотреть бесстрастно и не выходить на контакт. Они должны походить на камни. Они должны быть камнями. Это признак хорошего солдата, а сёстры – хорошие солдаты. Но куда всё это и подевалось, когда девушка подошла к ним! Они упёрли свой взор в землю.
- Эсин… - прошептала одна из них. – Нет.
- Мэй, - промолвила Эсин. – Посмотри на меня. И ты, Лиллиэнз, - челюсть Герланда отвисла. Он никогда не видел этого за всю свою жизнь. Эсин была куда ниже их, и в тот же миг словно возвышалась над ними.
- Ну… - пробормотал он. – Я должен…
Эсин его проигнорировала.
- Рыскает ли тигр?
Солдаты молчали.
- Я чувствую, что мы отходим от темы разговора… - начал Герланд.
Эсин подняла руку, заставляя дядю умолкнуть. И он, вопреки всему, замолчал, хотя до сих пор не мог в это поверить.
- Этой ночью, Мэй, - продолжила молодая женщина. – Ответь. Рыскал ли тигр?
Солдат поджала губы, словно пытаясь задержать слова внутри. Содрогнулась.
- О чём идёт речь? – вспылил Герланд. – Тигр? Ты стара для девичьих игр!
- Молчать! – резко отозвалась Эсин. И Герланд, уму непостижимо, умолк! Он был поражён.
Сестры кусали губу и колебались. Одна склонилась к Эсин.
- Никогда не думала об этом, но да. Не было лап, что ступали по коридорам башни. Ничто не рычало. Вот уж несколько дней. Мы… - девушка зажмурилась, - спали спокойно впервые за столько лет.
Эсин прижала к груди младенца. Мальчик содрогнулся во сне.
- Итак, сестра Игнатия не в башне. И в Протекторате её нет, иначе я бы слышала. Значит, она пытается его убить, - пробормотала Эсин.
Она подошла к Герланду. Тот прищурился. В доме было так светло… Хотя весь город погружён в туман, этот дом он обходил. Солнечный свет заливал окна. Всё сверкало. И Эсин сияла, как разъярённая звезда.
- Дорогая…
- Ты! – голос Эсин колебался между ревом и шипением.
- Я хотел сказать… - Герланд чувствовал, что вспыхивает, словно бумага.
- Ты отправил моего мужа в лес на верную смерть! – глаза превратились в языки пламени. И волосы были пламенем. Даже кожа горела, Герланд чувствовал, как опалило его ресницы.
- Что? Что за глупости. Я…
- Своего племянника! – выплюнула она, сопроводив слова жестом, со стороны таким несказанно милым. И впервые в своей жизни Герланд испытал стыд. – Ты отправил убийцу по его следам! Первый сын твоей сестры! О, дядя, как ты мог!
- Моя дорогая, всё не так, как ты думаешь. Прошу, сядь. Ведь мы семья… Давай поговорим… - но Герланд чувствовал, что разрушался изнутри. Его душа пошла тысячей трещин.
Она шагнула прочь от него и вернулась к солдатам.
- Дамы, - промолвила она. – Если в каждой из вас хоть когда-то была ко мне капелька любви и уважения, я вынуждена смиренно просить вас о помощи. Есть дела, которые я должна осуществить до дня Жертвоприношения, что, как мы все знаем, - она бросила на Герланда колючий взгляд, - не ждёт, - слова застыли в воздухе. – Думаю, нам надо навестить сестёр. Кошка с дому – мыши в пляс. А мыши способные существа.
- О, Эсин… - выдохнула сестра по имени Мэй, сжимая ладони молодой матери. – Как я соскучилась по тебе! – и обе женщины взялись за руки и зашагали вперёд. Вторая солдатка нерешительно посмотрела на старца, а после поторопилась за ними.
- Я должен сказать… - начал Великий Старейшина, - что правила… Это… - он огляделся, выпрямился и состроил бессмысленно надменное выражение. – Правила…
Бумажные птицы не шевелились. Ворон не шевелился. И Луна тоже.
Однако женщина подошла ближе. Луна не могла назвать её возраст. С одной стороны она казалась очень молодой, с другой – невообразимо старой.
Луна ничего не сказала. Взгляд женщины скользил по птицам на ветвях. Её глаза сузились.
- Я видела это раньше, - сказала она. – Ты сделала это?
Она вновь посмотрела на Луну, и взгляд словно прорезал её насквозь. И она закричала.
Женщина широко улыбнулась.
- Нет, - промолвила она. – Это не твоя магия.
Слово, произнесённое столь громко, прорезало голову Луны, и она прижала руки ко лбу.
- Больно? – спросила женщина. – Это печально, да? – в её голосе звучала надежда. Луна всё ещё корчилась на земле.
- Нет, - ответила она, пусть голова и болела. – Просто раздражает.
Улыбка женщины превратилась в хмурость, и она вновь посмотрела на бумажных птиц, косо усмехнувшись.
- Они прекрасны. Это твои птицы? Это подарок?
Луна пожала плечами.
Женщина склонила голову набок.
- Посмотри, как они ждут твоих слов, даже если это не твоя магия!
- Ничто не моя магия, - ответила Луна, и птицы за её спиной зашелестели крыльями. Луна посмотрела бы, но для этого пришлось бы отвернуться от незнакомки, а этого она делать не хотела. – Нет у меня магии. Откуда ей взяться?