Луна посмотрела на небо.
- Ну, полагаю, я об этом никогда не думала.
- Кар-р-р! В точку! Вот она – твоя основная проблема…
- Гадальное устройство… - пробормотала Луна.
И вспомнила. Бабушка делала их. Иногда из шпагата, иногда из сырого яйца. А раз скрутила из тюльпана.
- Это имеет значение, - громко промолвила Луна, и кости загудели. – Любая хорошая ведьма знает, как сделать инструмент из подручных средств.
Это были не её слова. Бабушкины. Луна была в комнате, когда та говорила это. Но слова улетели, всё потемнело. А теперь они возвращались. Она подалась вперёд, сплюнула, схватилась за пучок трав под рукой – макнула в слюну и принялась скручивать узел.
Она не до конца понимала, что делала, собирала, словно кусочки песни, которую едва помнила.
- Покажи мне бабушку, - прошептала она, пропихивая палец в центр узла.
Сначала Луна ничего не видела.
А после узрела мужчину со шрамами на лице – в лесу. Он был напуган. Спотыкался о корни. Дважды врезался в дерево. Двигался слишком быстро, как для того, кто не знал, куда идёт. Но это не имело значения – устройство не работало. Она не ждала мужчину. Бабушку.
- Бабушку! – громко приказала Луна.
Человек был одет в кожаную куртку. На поясе у него висели маленькие ножи. Он открыл сумку, что висела у него на плече, шепнул что-то внутрь, и из складок выглянул маленький клювик.
Луна прищурилась. Ласточка. Старая и больная.
- Я уже обратила тебя, - прошептала она вслух.
Ласточка, словно отвечая, подняла голову и огляделась.
- Мне нужна моя бабушка! – она почти кричала. Ласточка пронзительно запела. Она казалась такой отчаянной…
- Не сейчас, глупышка, - шептал мужчина. – Сначала тебе поправят крыло. А потом на свободу. Вот. Съешь паучка, - и он запихнул в клювик ласточки паука.
Ласточка его прожевала, а на её мордочке отражалось разочарование и благодарность.
Луна фыркнула от досады.
- Я не слишком сильна в этом, но покажи мне бабушку, - твёрдо сказала она. И устройство сосредоточилось на лице птицы. И птица смотрела в её устройство, прямо в глаза Луны. Ласточка не могла её видеть, нет. И всё же, Луне казалось, будто бы птица тряхнула головой и медленно покачала ею из стороны в сторону.
- Бабушка? – прошептала Луна.
И тогда устройство потемнело.
- Вернись! – потребовала девушка.
Было всё так же темно. Устройство сломалось, как поняла Луна, кто-то его блокировал.
- О, бабушка, - прошептала Луна. – Что ж ты наделала…
Глава 37. В которой колдунья узнаёт нечто шокирующее.
Это не Луна, раз за разом повторяла Ксан. Её Луна дома. В безопасности. Она повторяла, пока не поверила в это. Мужчина затолкал в клюв второго паука. Пусть пища была неприятной на вид, её птичий животик считал её вкусной. Она никогда раньше не ела в трансформации – это первый и последний раз. И она не грустила от того, что жизнь таяла в её глазах. Но мысль об уходе Луны…
Ксан содрогнулась. Птицы не рыдают. А вот будь она старушкой – заплакала бы. Всю ночь рыдала бы.
- Ты в порядке, друг мой? – приглушённым, поражённым голосом спросил мужчина. Чёрные глаза-бусинки Ксан ответили на взгляд человека, но он не заметил.
Но Ксан была несправедлива. Это хороший мужчина, пусть немного возбуждённый – велика беда.
- О, я знаю, ты просто птичка и меня не поймёшь, о, я прежде никогда не причинял боль ничему живому, - надломился его голос, и в глазах стояли слёзы.
Ой! Ему было так больно! И ей стало теснее, а он так старался сделать лучше птичке, чтобы своё сердце не болело. Ксан умела утешать людей – пять сотен лет практики! Облегчать печаль, успокаивать боль…
Молодой мужчина разложил маленький огонь и изжарил на нём кусочек колбасы. Если бы у Ксан был человеческий нос, человеческие вкусовые рецепторы, колбаса бы пахла вкусно. Но будучи птичкой она не заметила ни специй, ни яблок, ни лепестков зирина. Только любовь. Ещё до того, как пакет раскрыли. Кто-то так любил этого мальчишку! Счастливчик…
Колбаса зашипела на огне.
- Ты всё ещё голодна?
Ксан защебетала, надеясь, что он поймёт. В конце концов, о пище она нынче не думала, а бедный парень потерялся в лесу. Во-вторых, её птичий пищевод просто не перенесёт мясо! Да, паучки-моськи как раз для неё, но не что-то больше.
Мужчина принялся есть, и пусть он улыбался, по лицу всё ещё текли слёзы. Он посмотрел на птицу и вновь залился краской.
- Прости, мой крылатый друг. Видишь, эту колбасу сделала моя любимая жена, - его голос звучал сдавлено. – Эсин. Её зовут Эсин.
Ксан защебетала, надеясь, что он продолжит. В нём плескалось столько чувств, и все они ждали одной только первой искры!
Он ещё раз откусил. Полностью исчезло солнце, на небесах засияли звёзды. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Ксан чувствовала, как билась в груди юноши его потеря. Она фыркнула и обнадеживающе ткнулась ему в руку. Он посмотрел на неё – и улыбнулся.
- Что, мой друг? Я знаю, что могу тебе кое-что поведать… - он протянул руку и положил ещё немного хвороста в огонь. – Не так уж много. Просто чтобы тебе было тепло, пока не поднимется луна. А потом в путь. День Жертвоприношения не ждёт. Или прежде не ждал… Но видишь, мой милый друг, возможно, я смогу ждать целую вечность…
День Жертвоприношения? О чём это он говорил?
Она ещё раз быстро клюнула его. Говори, говори! Но он только рассеялся.
- О, моя злая птичка. Если Эсин не сможет поправить твоё крыло, мы сделаем тебе удобный дом, где ты сможешь жить. Эсин… - он вздохнул. – Она удивительна! Всё делает красиво. Даже меня, а ведь без неё я столь уродлив… Я любил её с самого детства, но был застенчив, она присоединилась к Сёстрам, а меня искалечили… И я поклялся быть один.
Он откинулся на дерево, и его лицо, покрытое шрамами, ловило сверкание костра. Он не был уродлив – но был сломлен. И не шрамами. Что-то другое сломало его. Ксан могла заглянуть в его сердце – и видела женщину с волосами-змеями на стропилах, с ребёнком, прижатым к материнской груди.
Ребёнок с родинкой в форме полумесяца.
Ксан чувствовала, как похолодело её сердце.
- Ты не поверишь, моя милая, но в лесу есть ведьма.
Нет.
- И она забирает наших детей, по одному ежегодно. Мы должны оставлять младшее дитя в кругу платанов и никогда не оглядываться назад. А если мы не сделаем этого, то колдунья придёт и уничтожит каждого из нас.
Нет! Нет, нет, нет!
Эти дети!
Бедные отцы, бедные матери…
Она любила их всех, разумеется, и у них была счастлива жизнь, но… Не облако висело над протекторатом, а печаль. Как она была так слепа?!
- Я здесь из-за неё. Из-за моей прекрасной Эсин! Она любит меня, она хочет семью, но наше дитя самое юное во всём протекторате, а я не могу позволить своему ребёнку, ребёнку Эсин, уйти. Большинство людей просто принимает это как должное, ведь разве есть у них выбор? Но есть люди, у которых души нежны, как у моей Эсин, и они просто сходят с ума. И их запирают, - он умолк. Тело дрожало, или, может быть, это дрожала Ксан? – Наш мальчик, он такой красивый… И ведьма его отберёт? Это убьёт Эсин! Это и меня убьёт.
Если б Ксан могла ощутить магию, она бы трансформировалась сию секунду. Обняла бы бедного мальчика. Рассказала бы о своей ошибке. О детях, которых переводила через лес. О том, как радовались они и их семьи.
- Но! Горе висело над Протекторатом!
О Буг! Тирания горя…
И… Вопли сумасшедших матерей. Горе и боль, а она не сделала ничего, чтобы остановить это, даже если не видела ничего – и он тоже, и его горе… Она видела, как боль прижилась с его виной и стыдом.
Как это началось? Как?
И словно в ответ она услышала свои воспоминания а в дивных невидимых пещерах – тихие, хищные, пугающие шаги, ближе, ближе,, ближе.
Нет. Не может быть. Но она была осторожна – печаль внутри. Она знала, что лучше пусть горе разрушит её саму, чем вырвется на свободу и окажется в чужих руках.