Беженцы рассказывали о пикирующих бомбардировщиках, о диверсантах, забрасываемых немцами в наш тыл… Было очень обидно, что ни одного диверсанта не забросили в Пятигорск, а то бы мы его непременно выследили. Особенно хотел выследить шпиона второй мой приятель — Борька, по кличке Ташкент. Человек он был очень впечатлительный, даже нервный. И обидчивый. Причем обиду высказывал не сразу, а спустя некоторое время. Ты уже забыл обо всем, а он вдруг вспоминал.
— А ты помнишь, — говорил он, — ты мне…
— Извини, — удивлялся я. — Я нечаянно. Это было давно.
— Как хочешь, — отвечал он. — Ты меня тогда толкнул, я упал, теперь я с тобой не дружу.
Борька отказывался дружить в такой момент, когда его дружба была необходима. Приходилось упрашивать, задабривать, пока он не менял гнев на милость.
Борька обладал талантом — он умел отыскивать медь. Ходил, смотрел под ноги, каким-то особым чутьем обнаруживал скомканные, вдавленные в землю обрывки проволоки, винтики. В конце недели набиралось килограмма два. Медь он сдавал в утильсырье, поэтому у него водились карманные деньги на кино и мороженое.
Его опыт мы решили использовать в тимуровской команде. Команда — семь человек (пять мальчишек и две девчонки) — ходила по улицам, выискивала медь под ногами, но то ли мы не там ходили, то ли не умели по-настоящему искать, — медь собиралась медленно.
Как-то прибежала Женька, дочка полкового комиссара, и выпалила:
— Ребята, я нашла меди, жуть сколько!
— Врешь! — не поверили мы. — Чего не принесла?
— Я не могла унести, — сказала Женька. — Там часовой ходит.
Оказывается, она была на грузовом вокзале и видела, что у пакгауза лежит обрывок кабеля.
— В нем медной проволоки, — клялась Женька, — мешка два.
Мы единогласно решили прибрать кабель к рукам, одна лишь Марка стала возражать.
— Кабель нужен, — сказала она, — раз его часовой охраняет. Он государственный.
— Если бы он был нужен, — нашелся Ара, — то его бы не выбросили. Часовой склады охраняет, а не какой-то обрывок кабеля. Все равно пропадет зря, а мы его сдадим в фонд обороны.
Доводы Ары показались более весомыми, поэтому тимуровская команда с Ярмарочной улицы отправилась на грузовой вокзал. Роли распределились четко. Женька следила за часовым. На девчонку никто бы не подумал, что она стоит «на стреме». Если бы часовой направился в нашу сторону, она должна была свистнуть.
Кабель лежал в лопухах. От солнца на нем выступила смола. Она прилипала к рукам. Но мы самоотверженно тянули кабель к проволочному заграждению, просунули один конец под проволоку, а там его ухватили другие тимуровцы и…
Перепачкались мы страшно. У всех одежда была в черных полосах. Больше всех измазалась Марка. Мы, как матросы в шторм, выбрали кабель на дорогу и переулками потащили в гору.
На Загородной улице на нас напала ватага. За атамана у них ходил Васька Кабан, младший брат Большого Кабан а, отпетого рецидивиста. Тот сидел в тюрьме. Васька подошел с дружками и потребовал, чтобы мы сматывали подобру-поздорову, иначе он за себя не ручается.
— Эта медь — наша, — сказала Марка.
Пожалуй, только она не испугалась.
— Иди, иди, — толкнул ее Кабан. — Была ваша — теперь наша.
— Чего дерешься? — разъярилась Марка и дала Кабану подножку. Тот не ожидал сопротивления. Марка была ему по плечо, да еще девчонка… Он вскочил с земли и бросился на нее с кулаками.
— Трусы вы! — закричала на нас Марка. — Женька, выручай!
И сбоку на Кабана налетела Женька. Она была рослой и сильной. Кабан отлетел от нее и опять упал.
— Не трожь! — теперь уже кричали мы, мальчишки.
Храбрость девчонок удивила нас не меньше, чем Кабана и его приятелей. У мальчишек свои законы… Мыто знали, что эта улица — Кабана, что он здесь диктует права, а девчонки не понимали, не знали, не признавали законов улицы; как им объяснишь, что, если бы Кабан встретился на нашей улице, мы бы тоже отняли у него кабель, чтоб помнил, где нужно ходить, какими улицами пробираться в город. Кто установил эти неписаные законы— не знаю, но они были и соблюдались свято. И хорошо, что девчонки не знали этих законов, иначе бы мы вернулись домой с пустыми руками.
— Я платье запачкала, от мамы попадет, а он хотел медь отнять, — продолжала возмущаться Марка.
— Ладно, ладно, — погрозил кулаком Кабан. — Попадетесь..
— Ты тоже попадешься, — ответили мы.
Настроение у нас было неважнецким — мы понимали: нам объявлена смертельная война.