Все это было бы, конечно, замечательно, если бы не существовало одно маленькое «но».
Пришлось встать, хотя моя фамилия и не упоминалась в списке выступающих, и сказать:
— Извините, товарищи! Я обязан дать справку. Есть документ, который называется техническим паспортом. Так вот, по паспорту у помпы допускается норма — две тысячи оборотов. Это связано с напряжением тока, с режимом работы… Если, разумеется, мы не хотим, чтоб расплавились подшипники или перегорела обмотка электродвигателя.
Я сел.
Ян Ханя обидело, что у машины есть паспорт. Но я в этом не был виноват.
— Товарищ Веня, — сказал Ян Хань с вызовом. — Ты находишься в плену осторожности. Ты привык к технике, погряз в ней и поэтому не знаешь ее возможностей. Ты не хочешь дерзать, идешь на одной ноге, а председатель Мао Цзэ-дун учит нас ходить на двух ногах… Ты, прости меня, ты просто предельщик! Это потому, что ты не знаешь призывов великого Кормчего, остановился в своем развитии.
Этого я, признаться, не ожидал. Предельщик? Значит, не заинтересован в строительстве социализма в Китае. Вроде товарища — мистера Сюня? Выходит, я не хочу, чтоб китайцы лучше питались, лучше одевались, были здоровыми, счастливыми, грамотными?
— Нет уж, извините! — опять встал я. — Я нарушаю порядок, но хочу спросить..; Предположим, у тебя, Ян, есть лошадь. Сильная, выносливая. На ней можно десять лет возить грузы, и вот ты ее погнал аллюром. День гонишь, два гонишь. На третий она падет — и ребра наружу…
— Ты предлагаешь ползти черепахой, когда можно до цели доехать за один день! — с пафосом воскликнул Ян Хань. — Ну-ка, пусть выскажется Сюй Бо. Пусть он скажет, как изменилась его идеология после вчерашнего изучения цитат великого председателя Мао…
Поднимается техник Сюй Бо, мой друг, мечтатель. Стоит, мнется, смотрит под ноги. Вроде стыдится.
— Скажи, выскажи советскому технику, — приказывает Ян Хань, — свое мнение. Может ли помпа работать на три тысячи оборотов? Ну?
— Может… Но…
— Может работать! И я говорю, что может, — подвел итог спору Ян Хань. — Как учит великий Кормчий.
— Но это будет работа на износ, — робко замечает Сюй Бо. — Это значит загнать машину…
— Не надо пугаться, — успокоил Ян Хань. — Если случится такое, то упрек будет в первую очередь тому советскому заводу, который поставляет нам устаревшее оборудование.
— Оборудование совершенно новое! — возмутился я.
— Это вчера оно было новым. Сегодня оно уже устарело, — твердо заявил товарищ Ян. — Техническая мысль не стоит на месте… Итак, кто за то, чтобы преодолеть предел, поднимайте руки!
И руки поднялись.
Происходило что-то непонятное, неуловимое и, может быть, поэтому тревожное. Когда это странное началось, затрудняюсь сказать. Я был счастлив. Я любил. Я многого не замечал или не обращал внимания. Влюбленные— самые черствые люди на земле, они токуют, как глухари, и ничего, кроме самих себя, не видят. Эго не значит, что я стал хуже относиться к работе, наоборот, у меня появилась невероятная энергия, я брал на себя всё новые обязанности и с удивлением вдруг почувствовал, что кто-то или что-то встало на моем пути, точно невидимые заборы окружили меня, я тыкаюсь в них и отскакиваю, меня забрасывает в сторону. Так бывает во сне, когда ты бежишь изо всех сил и чувствуешь, что стоишь на месте.
Я искал причины в себе…
Хорошо, рассуждал я, предположим, упрямство Яна и еще тысячи неувязок происходят оттого, что я недостаточно времени уделяю работе, общению с китайскими товарищами. Но ведь это не так. От моих встреч с Мэй никакого вреда общему делу нет, никто и не замечает моих отлучек к реке. Может быть, я «уронил свое лицо», совершил какой-нибудь недостойный поступок, обидел чем-нибудь не в меру самовлюбленного Яна? Нет! Последнее время Ян что-то совсем раздулся от важности. Сын бывшего мелкого торговца железным ломом заправлял теперь огромным современным, сложным аэродромным хозяйством. В собственных глазах он вырос до небес. Я видел однажды, как к нему в гости приехал из глухой деревни дядя. Они сидели за столом, им прислуживала жена Яна.
Кстати, еще одна деталь. Ян запретил жене учиться на курсах синоптиков, которые возглавляла наша Маша. Маша по своей душевной простоте возмутилась и ляпнула Яну в глаза:
— Феодал ты! Будь я твоя жена, я бы научила тебя уму-разуму!
Ян сухо ответил:
— Она плохо себя чувствует.
Маше влетело от Гаврилова по первое число, ибо существовала строгая инструкция: не вмешиваться во внутренние дела китайских товарищей, тем более в личные. Строгая инструкция, возможно даже слишком строгая… Но мы обязаны были ее выполнять.