В классе стоял уже привычный для нее шум и гул. У нетопленной печки разговаривает группа девочек; над партами в косых лучах солнца вьются в буйной пляске миллионы пылинок. Жанетта с нарочитым шумом открывает дверь, энергично стучит каблучками по полу и, сделав два шага, останавливается, высоко закинув голову, словно неся на сияющем лице радостную весть: вот она я, Аннушка Рошта! Нагнувшись к маленькой Иренке Тот, она в порыве радости и любви чмокает ее в нос, затем бросает на парту свой портфель и, помахав рукой Бири Новак, склоняется в глубоком поклоне перед Аранкой Пецели, но тут же отскакивает от нее и возмущенно машет руками: «Не щипайся!» Учтиво склонив голову, она приветствует Терезу Балог, которая сидит с отсутствующим видом, сложив на коленях руки, вдруг в мгновение ока оказывается у печки и, шумно прервав на полуслове рассказ Йолан Шурани, продолжает:
— И получилось так, что князь Лео поправился в швейцарском санатории, вскочил на коня и верхом примчался в Россию, но Аглая уже была женой другого — ужасно красивого гвардейца-телохранителя, а он вечно пел да плясал с цыганами. Тогда князь попросил руку Аглаиной сестры, и Аглая чуть не померла от зависти, потому что она всегда любила только сумасшедшего князя.
Дружный смех слушателей привел Жанетту в великолепное расположение духа. Она прыгала, размахивала руками, шумела, визжала и кричала без умолку, словно обезумевший бесенок, такая забавная в модном своем пальтишке с золочеными пуговицами и в маленькой, до смешного крошечной красной шапочке на макушке головы. Бири Новак, ее долговязая тень, следовала за ней по пятам, угловато повторяя движения подруги, и приветствовала бурными, восторженными криками все ее дурачества. Жанетта с упоением ловила звучный, густой смех Эржи Шоймоши, тоненькие, заливчатые трели Мари Микеш, громогласный хохот Йолан Шурани. Она отошла от печки и, остановившись в широком проходе между партами, то декламировала две — три строчки какого-нибудь стихотворения, то запевала какую-нибудь веселую французскую песенку; ее тонкая фигурка изгибалась, разгоряченное лицо то и дело менялось от целого каскада разнообразных гримас.
— Ой, лопнуть можно от смеха! — выкрикивает Бири Новак. — Посмотрите на нее, посмотрите!..
Жанетта быстро окинула взглядом зрителей: все ли видят ее успех, ее торжество? Ну, а те, кого нет здесь…
И вот вся она резко меняется, другими становятся голос, лицо. Она натягивает шапочку на лоб, надувает щеки, все черты ее словно застывают, становятся какими-то вялыми, расплывчатыми. Прихрамывая, она идет к кафедре. Кто-то так и взвизгивает от смеха:
— Да ведь это Эстер Вамош! Провалиться мне на этом месте, так и вижу ее веснушки!
Жанетта заговорила — и все услышали тягучий голос Эстер Вамош. Вот она словно выдавливает из себя одно слово, другое, вот проглатывает полфразы, бормочет что-то невнятное, тяжело переминается с ноги на ногу, и, поглядите, как уже странно скособочились у нее туфли: с одной стороны как будто стоптаны, а с другой выпятились горбом. Хромая, она подходит к доске и, неуклюже растопырив руки, бормочет:
— Потомки индейцев и сейчас еще живут в Гвиане, Венецуэле, Бразилии… кх-кх-кх. Негры и индейцы, метисы, креолы все породнились, и в Южной Америке… э… кхе… ме…
Неумолчный хохот сопровождал это представление, и никто не заметил, что дверь класса открылась и вошла какая-то девочка… Тридцать пар глаз были прикованы к юркой фигуре в красной шапочке, и все, даже Илонка Шмит, недруг Жанетты, даже ко всему равнодушная Тереза Балог, словно зачарованные, повторяли все движения «артистки».
На пороге стояла Эстер Вамош. Руки ее повисли неуклюже и безжизненно, на левой ноге горбом выпятилась туфля, сделанная ортопедом. Она смертельно побледнела, лицо ее подергивалось. Круглые пятнышки веснушек как будто плясали на щеках странный танец. Уголки губ опустились, рот приоткрылся. Она неотрывно смотрела на маленькую фигуру, кривлявшуюся на кафедре, и даже не чувствовала, что из глаз ее катятся слезы.
— Довольно, Аннушка! — Эржи Шоймоши с ужасом смотрела на Эстер, застывшую в дверях, словно изваяние, и скорее взвизгнула, чем крикнула: — Перестань, Аннушка!
Тогда и все посмотрели на дверь. Настала мертвая тишина. Девочки, стоявшие у печки, как-то съежились и на цыпочках двинулись к своим партам. Кто-то негромко забормотал: «Фридрих Энгельс родился в 1820 году в немецком городе Бармене. Его отец был фабрикантом и желал, чтобы сын его стал коммерсантом…» Послышалась возня Бири Новак, достававшей из своих запасов неизменную бутылку с молоком. Йолан Шурани точила карандаш… Все эти звуки стали как-то особенно значительны в воцарившейся вдруг настороженной тишине. Все сидели за партами. Теперь стояли только двое: Эстер Вамош у порога и Аннушка Рошта — одинокая, испуганная, но с высоко поднятой головой.