И снова: «Трудовой народ…» Ужасно! Она ведь провалится, наверняка провалится…
И вдруг она услышала свое имя.
Жанетта обратила молящий взгляд на Эржи, но та буквально оттолкнула ее от себя.
— Ну иди же! Чего ты боишься? — прошептала она, и Жанетта вышла из строя.
Она стояла перед дружиной, перед учителями и гостями, сидевшими на стульях. Спину ее, казалось, жгло огнем под взглядами сотен устремленных на нее глаз. Несколько секунд Жанетте казалось, что язык ее присох к гортани: она с тоской посмотрела на стаканы и на графин, стоявшие на столе. Тетя Илона шепнула что-то молодому офицеру, и он с интересом поглядел на Жанетту. Тетя Марта улыбнулась, приветливо помахала ей рукой. И Жанетта заговорила странным, словно чужим голосом:
— «Мама», стихотворение Аттилы Йожефа.
Сказав первую строфу, Жанетта на секунду умолкла. Ей казалось, что она слышит воцарившуюся тишину. И вдруг взгляды, словно прикованные к ее тоненькой, украшенной красным галстуком фигурке, как бы разрядили сковывавшее ее напряжение. Жанетта сразу ожила. Она заговорила звонким, далеко разносившимся голосом, сопровождая слова легкими движениями рук:
Теперь она говорила таким мягким голосом, что всем, кто собрался в тот день на школьном дворе, казалось, будто они слышат, как на натянутой в поднебесье невидимой веревке шелестит чисто вымытое белье.
Опустив руки, Жанетта стояла, словно живое воплощение горя:
Две последние строки она произнесла дрогнувшим высоким голосом:
Человеку представляется, что счастье — это такое состояние, когда уже просто немыслимо представить, что может быть что-нибудь лучшее. И вдруг — буря аплодисментов! Жанетта изумленно оглянулась вокруг и лишь тогда поняла, что это аплодируют ей; аплодировали и во дворе, и люди, собравшиеся за забором, а какие-то женщины, высовываясь из окон окружавших школу домов, приветливо машут ей руками… А папа! Что-то чувствует теперь папа? Догадался ли он, почему дочка выбрала это стихотворение? Вспоминает ли он минувшие дни и хрупкую фигурку задумчивой женщины, по вечерам склонявшейся над вязаньем в углу широкой кровати?..
Снова прошли перед дружиной знаменосцы, унося знамя. Строй распался. Перед школой — группы родителей. Гости оживленно беседуют с учителями. А вот и тетя Вильма и двое мужчин с Мартой Зойом. Ну конечно же!.. Достаточно одного взгляда — и Жанетте ясно: папа все понял. Позади ее топчется ни на шаг не отстающая Бири Новак с красиво уложенными косами и что-то возбужденно шепчет ей прямо в ухо. Но вот Жанетта слышит голос тети Марты:
— Смотри, Аннушка, как бы у тебя голова не закружилась от аплодисментов! Взрослые ведь очень снисходительны, когда речь идет о ребенке. А вырастешь большая — они поставят перед тобой задачи значительно более высокие и уже не будут мирволить. Учиться нужно, всю жизнь учиться! Ты ведь веришь мне, правда?
— Да, тетя Марта. Всю жизнь учиться!
Они пошли домой все вместе. На узком тротуаре Дюла Дэржи с тетей Вильмой немного отстали, а Жанетта в красном галстуке, торжественная и веселая, шла впереди, крепко ухватившись за руку отца.
13
Нос парохода плавно резал воду. Колеса взбивали кипящую пену, а позади, усмиренная, перекатываясь со степенной медлительностью, расходилась разветвленная надвое крутая волна. Сколько впечатлений! Жанетта не знала, на что смотреть, куда бежать. С верхней палубы она бросалась на нижнюю, оттуда в машинное отделение — посмотреть своими глазами, как работают огромные машины, затем в буфет — выпить содовой воды, и — снова вверх на палубу, весело стуча каблуками по трапу.