— Чего им там надо было? Уж конечно, что-нибудь дурное задумали…
Йожеф Рошта сердито сжал в руках дужки ведер, лицо его побагровело. Да, да, он всегда подозревал, что именно так они и говорят за его спиной. Каждое слово этой старухи — яд, которым она капля за каплей отравляет восприимчивую душу девочки. Нет, ни минуты больше нельзя терпеть этого! Вот войти сейчас и сразу разогнать их… И тут он услышал голос Жанетты:
— Да нет… ничего дурного они не делали. Просто гуляли…
И сразу стихает буря в сердце. Все вокруг озаряется сиянием. Лишь несколько слов ребенка, короткий, небрежно брошенный ответ — но как он может успокоить взбудораженную душу…
Йожеф Рошта тихонько вошел, поставил ведра на скамью у двери, зачерпнул воды жестяным ковшом и выпил ее медленно, долгими глотками. Погладить бы сейчас Жанетту по голове, одним-единственным движением или словом дать ей понять, какое горячее, благодарное чувство наполняет его душу! Но Йожеф Рошта не нашел этого слова, этого движения… Он сбросил куртку, темно-синюю рубашку из грубого полотна и вымылся до пояса. Затем он снял таз с табурета и поставил его на землю. Выплеснув черную, густую от угольной пыли жидкость, по поверхности которой плавали тоже черные мыльные хлопья, Полина налила в таз чистой воды, и Йожеф опустил туда натруженные ноги. Старуха, подчеркнуто выпрямившись, с шумом-звоном перемывала у плиты посуду. Мадам Мишо, некогда горничная в богатом доме, считала обязанности судомойки недостойными себя и потому, стряпая обед и накрывая на стол, старалась употреблять как можно меньше посуды. Жареную картошку все четверо ели из одной тарелки.
Сабо[8] Полины пощелкивали по каменным плитам пола. Жанетта примостилась на скамеечке у огня и мурлыкала что-то бессвязное: «Мыло, мыло Менье… Шо-ко-оо-лад…»
— Жанетта, ты приготовила уроки на завтра? — с трудом преодолев неловкость, заговорил наконец Йожеф Рошта и посмотрел на девочку в упор.
Жанетта вскинула глаза — глаза такие же серые, как у отца, их взгляды скрестились.
— Оля-ля! Что там делать-то! — сказала девочка, стараясь уверенным тоном затемнить неопределенный смысл ответа.
Это «оля-ля» покоробило Йожефа Рошта. Он и здесь почувствовал «парижское» влияние мадам Мишо. Если бы он мог сказать своей дочери: «А ну, покажи-ка мне свои тетрадки, посмотрим вместе, что тебе задано!» Но он с десяти лет работал на шахте, и Жанетта в своих познаниях давно уже обогнала его. А то, что Йожеф позднее узнал из книг, она еще не поймет, да и не хочет она понимать. Но все-таки… ведь вот только что Жанетта сохранила тайну Розы Прюнье! Если бы найти верный путь к сердцу этой скрытной девчонки! Она идет каким-то собственным, своим путем… Вот он отец ей, а, в сущности, очень мало знает о дочери. Внезапно Йожеф Рошта спросил:
— Ты была сегодня в школе?
— Не-ет, — ответила Жанетта чуть протяжным голосом.
— А вчера?
— И вчера тоже…
Полина ужаснулась:
— Какой ужас! И ты так спокойно говоришь об этом!
Девочка передернула плечами:
— А как мне говорить? Выходит, нехорошо, что я говорю правду?
Полина тотчас же замкнулась в себе и снова заняла свое место в углу кровати, а бабушка, затеяв под конец шумную возню с ложками и вилками, бормотала про себя:
— Ох, уморят они, уморят ребенка…
Отец молча смотрел в одну точку застывшим взглядом. Кто знает, сколько раз пропустила Жанетта уроки, а родители и не подозревают об этом. В пять часов утра отец уже спешит на своем велосипеде к шахте, а когда нет работы, объезжает окрестные деревни с партийными поручениями. А Полина в половине шестого уже едет поездом в Рубэ. Но почему Жанетта не любит школу? Если вспомнить детство, так и он в свое время старался улизнуть от уроков, но тогда положение было иное — невозможно, чтобы Жанетта убегала по тем же причинам. Нужно бы как-нибудь поумнее, помягче подойти к этому вопросу… И шахтер сказал задумчиво и несколько смущенно:
— Помню, и я тоже… Придет, бывало, весна — не могу усидеть за партой, да и только! В наших краях горы большие, лес… Мы там целыми днями пропадали. Птиц ловили, за белками охотились, да только ни одна нам не попалась…
Жанетту поразил этот неожиданно мягкий, мечтательный голос. Она поглядела на отца, но ничего не сказала.
— Я, конечно, не очень-то много проучился в школе, — продолжал Йожеф Рошта, чуть-чуть пошевеливая ногами в постепенно остывавшей воде. — Когда только можно было, старался подальше, подальше от нее… По нас, бывало, и розга пройдется. А не то, если таблица умножения в голову не лезет, поставит учитель коленями на кукурузные зерна… Мы должны были и хлев чистить, где его корова стояла, весной огород ему копали, удобряли, поливали, кололи дрова на его кухне, а в награду за все — порка.