— Ну что ты, что ты, дочка, милая! Зачем же тебе умирать? Мы вдвоем будем… Что ты… не говори так!
Стало совсем темно. Девочка затихла, и можно было лишь догадываться, что по щекам ее катятся слезы. Снова пошли они по узкой тропинке один за другим. На душе у Йожефа Рошта стало хорошо, спокойно. Его обуревали тысячи мыслей, и так хотелось поделиться с дочкой своими планами, воспоминаниями, своими мыслями о прошлом и будущем, но он чувствовал, что оттолкнет Жанетту, если сейчас обрушит все это на нее. Нужно довериться времени, будущему. Оно сулит столько хорошего!..
Когда на скудно освещенной главной улице показались очертания знакомого серого дома, Йожеф Рошта сказал:
— Ты расскажи бабушке о нашем разговоре.
Ему хотелось добавить: «И не поддавайся ее причитаниям!» — но он не сказал этого. Жанетта — упрямый человечек, она не изменит своего решения.
Йожеф Рошта пошел дальше, в партийный комитет, а Жанетта повернула к дому. Немного спустя оттуда раздались страшные вопли старухи Мишо, проклятия, визгливые рыдания, отчаянные жалобы, яростные угрозы; по временам соседи слышали решительный голос Жанетты — девочка что-то коротко отвечала бабушке.
— Я войду, — сказала старая мадам Брюно женщинам, собравшимся под окошком кухни бабушки Мишо. — Она убьет девочку!
— Надо в «скорую помощь» позвонить, — предложила мадам Жаклен. — Видно, мадам Мишо помешалась!
Пока они совещались, жадно прислушиваясь к доносившимся обрывкам фраз и гадая о том, что приключилось в доме Жозефа Роста, на кухне хлопнула дверь и все стихло. Правда, до самого рассвета в доме раздавались безутешные причитания и стоны да тихо пощелкивали четки. Но на улице этого не было слышно…
В начале июля мадам Мишо перебралась на виллу инженера Курда, заняв у него в доме место поварихи. Она уехала нежданно-негаданно, лишь в последнюю минуту сообщив о своем решении зятю и внучке, когда уже уложила корзинку и водрузила на голову черную соломенную шляпу, украшенную белыми цветами вишни.
— Я ухожу, — сказала она.
— Куда, бабушка? — поинтересовалась Жанетта.
— На виллу, к инженеру Курцу. Здесь во мне больше не нуждаются. Не ждать же, пока мне на дверь укажут!
Желанное впечатление не заставило себя ждать: Жанетта уставилась на бабушку и замерла. Рот ее искривился, уголки губ поползли вниз. Йожеф Рошта, как раз шнуровавший постолы, так и застыл с поднятой вверх ногой.
— Что это вам взбрело на ум, мама? — Йожеф даже запинался от возмущения. — Да у меня и в мыслях не было гнать вас из дому. Неужели нельзя было подождать несколько недель? Ведь мы уедем самое позднее в октябре…
— А мне-то что? Уезжайте когда угодно, — сухо сказала старуха. — Вот и я ухожу, когда мне нравится. — Она обвела взглядом кухню. — Мебелью можете пользоваться, пока вы здесь. Про меня-то никто не скажет, что я вытаскиваю подушки из-под головы своей внучки. Может, другие и делают так, но мы, французы, знаем, что такое честь.
Она замолчала, но беззубый рот ее все еще продолжал двигаться и на дрожащей голове шуршали пожелтевшие матерчатые цветы.
Выпрямившись, она подчеркнуто, медленно перекрестилась перед распятием и горестно всхлипнула.
— Жанетта, — пролепетала она, — маленькая моя, любимая моя Жанетта… не забывай свою бабушку! Если тебе придется плохо, приезжай, я всегда приму тебя… О пречистая дева Мария, что ты с нами наделала!
Она подхватила свои пожитки и оттолкнула Жанетту, подбежавшую ее обнять:
— Убирайся от меня! Молись богу, чтобы простил тебе твой грех передо мной!
И с этими словами бабушка Мишо ушла. В кухне воцарилась мертвая тишина. Стало как-то пусто. Жанетта чуть слышно плакала, а Йожеф Рошта гладил ее опущенную голову и растерянно повторял:
— Ну, не принимай так близко к сердцу, дочурка… ну успокойся же, девочка…
Вдруг всхлипывания Жанетты смолкли и, против всякого ожидания, она залилась смехом. Вскинув на отца глаза, она беззвучно зашевелила губами — и вот Йожеф словно еще раз увидел перед собой плачущую тещу и вздрагивающие на ее шляпе цветы. Он отвернулся, плечи его затряслись от сдерживаемого смеха.
— Нехорошо так, милая, — сказал он наконец серьезным тоном. — Ведь она — твоя родная бабушка!
Жанетта еще поплакала, а потом целый день была молчалива и задумчива. К вечеру весь Трепарвиль уже знал, что Йожеф Рошта, едва похоронив жену, вышвырнул тещу на улицу, и, не прими ее к себе в дом милосердные господа Курцы, пришлось бы мадам Мишо ходить по миру с нищенской сумой. Эти вести распространяла сама мадам Мишо. Она ходила из дома в дом — там чашечку кофе выпьет, там сидра попробует, — и рассказ ее с каждым разом разрастался, обогащаясь все новыми подробностями.