Тетя Вильма, женщина умная и добрая, сказала:
— От тебя требуется только одно: чтобы ты училась и развивалась, честно выполняла свой долг. — И она добавила: — Усердная работа лучше усердных молитв.
Но в этом Жанетта не могла согласиться с тетей Вильмой. По вечерам, лежа в постели, она осаждала небо благочестивыми молитвами и страстными мольбами и, ходатайствуя перед небесным покровителем обо всех дорогих ей людях, поименно перечисляла их. «Дорогой добрый боженька, — умоляюще шептала она, — сделай так, чтобы меня все любили! Помоги, дорогой боженька, папе, тете Вильме, и пусть бабушка напишет мне письмо… И я еще хочу быть такой, как Эржи и маленькая Роза…» До заключительного «аминь» она добиралась редко, потому что мысли ее к этому времени уже блуждали по всему широкому простору между главной улицей Трепарвиля и улицей Текели. Потом на память приходили правила, заданные к завтрашнему уроку арифметики, и она бормотала себе под нос: «Чтобы вычислить проценты, необходимо…» Затем она снова обращалась к молитве: «…И чтобы я была такой же красивой, как Мари Микеш, и такой же знаменитой, как Аттила Йожеф».
Смутные мечты сменяли одна другую, и вдруг в какое-то неуловимое мгновенье явь исчезала и наступал глубокий сон.
В первые дни ей в лучшем случае, да и то ценой тяжких усилий, удавалось прочитать одну — две странички избранной книги. Она не могла пропускать незнакомые слова, даже если и без них смысл фразы оставался ясен. Иногда просматривать словарь доставляло ей удовольствие. Она останавливалась на каждом слове, смаковала его, словно пробуя на вкус, разбиралась в каждой его составной части.
Но иной раз она бежала к тете Вильме и взволнованно жаловалась:
— В книге написано: «зараженные оспой бараки», а в словаре я ничего не нахожу. Ну как это может быть, скажите, пожалуйста!
Ее раздражало, что приходится то и дело рыться в словаре, отыскивая смысл каких-то странных выражений, вроде: «Черт побери, старый хрыч!» Она сердито перелистывала словарь, бормоча непонятное слово, но, потеряв бесплодно десять минут, так и не могла понять, что же значит «старый хрыч».
Но чем дальше, тем реже приходилось ей заглядывать в словарь или бежать за разъяснениями к тете Вильме. Она ежедневно прочитывала по десять, а то и по двадцать страниц романа. Образ молодого Аттилы Йожефа стал центром, вокруг которого вращались все ее мысли. Она бурно восторгалась, читая о том, как ребята с улицы Гат объявили войну грабительской квартирной плате и, устроив кошачий концерт, пронесли по всей улицы гроб с чучелом домохозяина. И она плакала даже во сне, прочитав о болезни маленького Аттилы, который лежал в нетопленной комнате, одинокий, голодный, без куска хлеба. Жанетта подробно отчитывалась перед Эржи Шоймоши о своих впечатлениях от первой большой книги. Эржи терпеливо выслушивала ее восторги, а затем благоразумно говорила:
— Да, наверно, это очень хорошая книга, я тоже ее прочитаю. А сейчас покажи, как ты решила задачу.
Ничто не помогало — ни просьбы, ни мольбы, ни протесты: на переменах перед уроками Эржи неуклонно повторяла вместе с Жанеттой заданное, проверяла, как она выполнила домашние задания, а дважды в неделю — в маленькой комнатке на улице Текели — объясняла то, что было пройдено за минувшие месяцы. А Жанетта, которой чтение романа о Йожефе привило вкус к печатному слову, с интересом перелистывала учебники по истории, географии, венгерской литературе. На первых порах она так и сыпала вопросами, неуверенно, ощупью продвигаясь в новых для нее областях. Когда жил король Матяш? Где находится Португалия? Все ли португальцы переселились в Южную Америку после ее открытия или же часть этого народа и теперь еще живет в Европе? Верно ли, что Шандор Петефи жил в то же время, что и Карл Маркс? Какой поэт выше — Петефи или Йожеф? А в один прекрасный день она предстала перед тетей Вильмой с криком: