Анька уже прекрасно понимала, чего побаивается мать, и бравируя, отвечала: «Да ты что, ма?! Все мальчишки во дворе — мои друзья! Если что, они же голову снимут с того, кто полезет ко мне!» И она искренне верила в это…
Только шло время, и мальчишки стали взрослеть. И вот уже не только дружескими взглядами стали они встречать и провожать Анку во дворе.
И наступил день, когда самый старший в их компании, Славка-Качок, пятнадцатилетний парень с мускулатурой доброго грузчика, как-то небрежно бросил вслед отправившейся домой Ане: «А чо, пацаны, девка-то, пожалуй, уж вполне, а? Пожалуй, уже и трахнуть ее можно, а?»
Компания коротко гоготнула и в ожидании уставилась на своего предводителя. А он спокойно развил свою мысль: «А чо, пацаны, тут такого? Она сама к нам всё время липнет. А то я смотрю на нее, и у меня всё время стоит…. Или, шибздики, трусите?», — глянул Славка на свою компашку, и пацаны, встрепенувшись, разом загудели: «Чо, хорошая идея! Пора, пора…» Так была решена Нюшкина судьба…
Назавтра, вечером, как бы между прочим, когда вся компания была в сборе, Славка вздохнул: «Скучно что-то, пацаны… Может, пойдем в подвал, в картишки хоть перекинемся? В „дурачка“, а?». Знал Славка, что обожает Анька игру в подкидного, никогда не упустит случая сразиться. Вот и в этот злополучный вечер встрепенулась девчонка: «И я с вами. И я!»
И двинулись они в давно облюбованный подвал в глубине двора…
Надо сказать, что с подвалом пацанам просто сказочно повезло. В других дворах ребят из подвалов гнали, навешивали на подвальные двери пудовые замки, а в их дворе к ним никто никогда с этим делом не вязался, лишь бы не шумели, а уж куда они там полезли, в подвал или на чердак, дело десятое!
И вот захлопнулась за компанией гулкая железная дверь, и шестеро пацанов в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет, ужасно труся и потому задираясь друг перед другом больше, чем того требовали обстоятельства, окружили Анку. А она, дурочка, всё-то ничего не могла понять. «Ну, пацаны, у кого карты?» — звонко спрашивала она, оглядывая обступившую ее компанию.
Напряженная тишина, заполненная прерывистым дыханием да суматошным стуком мальчишеских сердец, была ей ответом. «Вы… чего, пацаны? — спросила Аня, растерянно улыбаясь, уже понимая, но не желая верить, что в ее жизни что-то суматошно и страшно меняется. — Вы чего?..»
Славка молча развернул ее к себе, грубо притиснул к своему вздыбившемуся члену и впился в ее губы долгим поцелуем…
Аня буквально окаменела. Она прекрасно понимала, что происходит, но никак не хотела верить, что всё это — с ней, с ее мальчишками-приятелями… Не может быть! Не может быть!!!
А Славка, между тем, задрал ее платье и скомандовал пацанам: «А ну-ка, раздеваем…»
И мальчишки, как стая сбесившихся шакалов, накинулись на нее, стаскивая трусики, колготки, рубашку…
Аня не кричала. Ей казалось невыносимо унизительным, ужасным поднимать крик: если сюда ворвутся люди, а она в таком виде… Как она всем объяснит, что здесь происходило, почему она — раздетая?! И она молча, как взбесившийся котенок, отбивалась, кусалась, выворачивалась из цепких мальчишеских рук. Но пацанов всё-таки было шестеро!
И вот ее растянули на старой, притащенной со свалки, продавленной тахте…
Они вертели ее во все стороны, как куклу, разглядывая самые тайные, самые сокровенные места, и всё это происходило в жуткой тишине, слышались только Славкины команды, что сделать, как ее повернуть, куда…
Лица мальчишек были красны и напряженны и не только от стыда, надо сказать, что все они вошли во вкус этой странной и дикой забавы, и каждому из них страстно хотелось сделать с Анькой то, о чём они рассказывали друг другу в матершинных анекдотах, что снилось им жаркими ночами, когда просыпались они в поту, с бьющимся в глотке сердцем, с мокрыми трусами…
Наконец, насмотревшись, Славка скомандовал: «Раздеваемся!» И по очереди — одни держали Анку, другие раздевались, — они все разделись догола. Посмотрели друг на друга…
— Первым буду я, — спокойно сказал Славка и взгромоздился на Анку…
Она перестала сопротивляться, поняла, что всё бесполезно — бесполезно орать, дергаться, драться с ними… Она лежала под сопящим, как бык, Качком и давилась молчаливыми, злыми слезами. А стоящие вокруг голые, как в бане, пацаны горящими глазами наблюдали за происходящим.
Качка хватило на три захода подряд. Встав с Аньки, покачиваясь, он скомандовал: «Ну, дорога расчищена, давай, двигай в порядке живой очереди!» — и, довольный, по-жеребячьи заржал…