Валька стояла у плиты, как всегда, в заплатанных брюках и в майке. Плечи и локти торчат острыми уголочками, гладкие волосы зализаны, а на конце Артемонова хвоста — бант из выцветшей голубой ленты.
— Валька, — сказал Валя внезапно осипшим голосом, — ну что ты все время в этих штанах заплатанных ходишь?
Валька посмотрела на него с удивлением.
— Братнины донашиваю. Не выбрасывать же их.
Она еще раз пристально посмотрела на Валю и спросила:
— А что это ты сегодня ошалелый какой-то?
Валя ушел к себе, хлопнув дверью. Снова лег на постель и снова сунул голову под подушку.
…Хоть бы два-три завиточка Валька себе на лбу устроила!..
И глаза у нее небольшие и не очень красивые. И губы тоненькие, совсем не яркие. Нос, правда, ничего, но он все равно обшей картины не меняет. Уж во всяком случае Литины завиточки выглядят красивее Валькиной косы…
Литочка-снегурочка
В конце февраля вдруг нагрянули морозы и снежные метели.
За ночь на деревьях вырастали голубоватые гребешки инея, свежий снег подновил зимний наряд города, а в школе на уроках физкультуры снова первое место заняли лыжи.
Валя чуть не плакал: опять приходится срамиться на виду у всего класса.
Каждый день теперь, проснувшись утром, Валя первым делом бросался к окну — посмотреть, не подтаяли ли хоть немного на стеклах ледяные папоротники.
Но папоротники не таяли, а наоборот, все больше и больше обрастали снежным пушком.
А в начале марта даже отменили занятия для младшеклассников: мороз стоял в тридцать градусов.
В один из таких морозных мартовских вечеров, когда Валя, сидя за столом, решал задачу по физике, кто-то позвонил.
Дверь пошла открывать Валентина Васильевна.
На пороге стояла девочка в беличьей шубке и в модной изящной шапочке, из-под которой выбивались нежные золотые завитки. Хорошенькая, румяная, на бровях и на ресницах пушинки инея. Снегурочка!
Снегурочка скромненько опустила глаза и не сказала, а пропела удивленной Валентине Васильевне:
— Будьте добры, пригласите сюда, пожалуйста. Валю Сенина.
Валентина Васильевна вернулась в комнату немного смущенная.
— Валюша, там к тебе барышня пришла.
Валя удивился и смутился не меньше матери. Он вскочил, одернул на себе свитер, сунулся было к зеркалу, но, взглянув на мать, вовремя спохватился и вышел в коридор.
В коридоре стояла Лита Серебрякова.
Она схватила Валю за руку, вытянула его на лестничную площадку и зашептала:
— Валечка! У меня к тебе просьба. Исполнишь?
— А какая просьба?..
— Если у тебя нет времени, то я могу к Коле Чижаковскому сбегать, он тут рядом живет…
— Выполню, выполню, — торопливо пообещал Валя.
— Понимаешь, Валечка, я с катка иду. На улице темно, никого нет. Подхожу к нашему дому, смотрю: у фонаря какой-то подозрительный тип стоит. — Лита затеребила пушистую меховую пуговицу на своей шубке. — Проводи, Валечка.
Валя ожидал любой просьбы: дать списать сегодняшнюю задачу по физике, дать «напрокат» до завтрашнего урока черчения чертежи, но такой просьбы он не ожидал.
— Да-да! Конечно! Идем! — в волнении пробормотал он и направился к лестнице.
— Да ты оденься, — засмеялась Лита.
Валя вихрем влетел в комнату, натянул на себя пальто, сказал удивленной Валентине Васильевне: «Я сейчас, мама, вернусь», — и бросился обратно, уронив по дороге стул.
Когда вышли на лестницу, Лита взяла Валю под руку. Валя гордо выпрямил спину, — сейчас он готов был драться с целой тысячей подозрительных типов.
Когда вышли на пустую, занесенную снегом улицу, Лита вдруг испуганно пискнула:
— Ой-ой! Смотри, Валечка, вон там, у фонаря…
У Вали словно поцарапали пальцами по спине, он дергающейся рукой поправил очки на носу, всмотрелся.
У фонаря никого не было.
Когда подошли к следующему фонарю. Лита снова пискнула: «Ой-ой!» Но и у этого фонаря никого не оказалось.
Когда, наконец, добрались до Литиного дома (у фонаря, стоящего напротив ее дома, тоже никакого «подозрительного типа» не было), она остановилась, положила руку на рукав Валиного пальто и сказала:
— Валечка! Восьмого марта мы устраиваем вечер. Будут только свои. Будут танцы, пластинки. Деньги Слава собирает. Мне бы очень-очень-очень хотелось, Валечка, чтобы ты пришел. Придешь?
— Приду, — сейчас же сказал Валя. — Приду.
И тут же подумал: «Разрешит ли мама?»
«Впрочем, нужно ли говорить об этом маме? Ведь Восьмое марта приходится на следующую субботу, а в субботу мамы не будет дома — уйдет в Ершовку, к бабушке».