Старую, неуклюжую и неудобную Валькину парту ребята утащили на чердак и на ее место поставили новую.
Но Валька в седьмой «Г» больше не пришла…
Из больницы Вальку выписали после весенних каникул.
Шел апрель. Запоздавшая немного весна теперь спешила, торопилась изо всех сил, вдребезги раскалывала ледяные лужи, расправлялась с сугробами, подобралась к волжскому льду.
За Валькой в больницу поехал Сергей Иванович на такси.
Валя с самого утра топтался у ворот дома и вздрагивал при каждом гудке автомашины.
За все время ему удалось попасть к Вальке в больницу лишь один раз.
Он принес ей коробочку конфет, купленную за счет сэкономленных различными способами денег, и, приковавшись взглядом к коричневой полоске на сером больничном одеяле, которым была покрыта Валька, глухо сказал:
— Если с тобой что случится, если что сделают… я возьму и под трамвай лягу. Пусть и мне ноги отрежет.
Валька ответила ему одним словом, повторив его трижды, как заклятие:
— Дурак, дурак, дурак…
Когда серая «победа» с шахматными полосками на боках подъехала к дому и остановилась. Валя бросился к ней и быстро распахнул дверцу.
— Ну вот, — с усмешкой сказал Сергей Иванович, вылезая из машины, — и кавалер твой тут как тут, к твоим услугам…
Валя выпустил дверцу из рук, дверца захлопнулась.
Валька открыла ее сама, вышла из машины и повернулась лицом к отцу, слегка наклонив голову — так становятся против ветра.
— Ну-ну, — смущенно сказал отец и озадаченно потер ладонью подбородок.
Непонятно ему было, то ли дочь повзрослела, то ли ее характер показался другой своей стороной.
Вот сейчас, когда ехали в автомашине по городу, Валька, глядя на залитые солнцем улицы, на весеннюю воробьиную суету, на прохожих, всю дорогу молчала. Молчала и о чем-то думала.
Никогда раньше маленькая, беспечная и веселая «золотая серединка» ни над чем так долго не задумывалась.
Как только в классе узнали, что Валька выписалась из больницы, к Пустовойтовым на квартиру нагрянули с учебниками и тетрадками Валя Сенин, Коля Чижаковский и председатель Ниночка.
Встретил их Сергей Иванович. Встретил, вежливо усадил на диван и сказал, что насчет Вальки вопрос уже решен и согласован с самим директором: Валька остается на второй год.
— Почему? — воскликнула Ниночка. — Мы ее вытянем! Мы ей поможем!..
— А, не нужно! — махнул рукой Сергей Иванович. — Не время сейчас. Кабы пораньше чуток. До болезни. А теперь у нее силенок-то не больно много: хворала сильно. Ей теперь прежде всего лечиться-поправляться надо. Мы с матерью да с директором вашим так и решили. Год пропал, ничего не поделаешь…
А на следующий день староста Трехина узнала очень неприятные для себя вещи.
Выяснилось, что она «черствая, сухая и вдобавок холодная, как лягушка». Ведь это она, староста, говорила, что от Вальки Пустовойтовой нужно обязательно отделаться — оставить на второй год. Вот теперь от Вальки отделались без особых хлопот. А что оказалось? Оказалось, что проморгали, не разглядели хорошего человека. Настоящего товарища…
Кроме того, в тот день выяснилось также, что старосту Трехину в классе не любят, потому-то зовут ее не Тоней, а Антониной.
Что педагог из нее никогда не выйдет, и что нет у нее никаких педагогических способностей.
И что седьмому «Г» нужен новый староста…
Все это высказала старосте Ниночка. Робкая, застенчивая Ниночка, которая всю жизнь слушалась Антонину Трехину и с пяти лет была объектом для ее педагогических опытов!
Трехина попробовала на нее прикрикнуть, но возле Ниночки вдруг встал Коля Чижаковский.
Он ничего не сказал, только встал возле Ниночки.
А рядом с Чижаковским вдруг появился Сенин.
Поправил на носу очки и посмотрел на старосту.
Тоже ничего не сказал, лишь поправил очки и посмотрел.
И староста теперь на переменах ходила в одиночестве по школьному коридору и очень несолидно и неавторитетно пошмыгивала носом.
Валя сидел на новенькой парте один.
Новая парта была удобнее и выше прежней. Если раньше Литочкины завиточки-хвостики закрывали Вале добрую половину классной доски, то теперь эти завиточки вместе с Литочкой передвинулись пониже, и Валя теперь не только доску, но и весь класс видел целиком.
Литочка, встречаясь случайно с Валей взглядом, глаз больше не прищуривала: не считала нужным.