…«Я растерянно огляделся и увидел между камнями пожелтевший лопух, в который был завернут браунинг. «Выпрямляйся, барабанщик! — повторил мне тот же голос. — Выпрямляйся, пока не поздно. Встань и не гнись!» «Хорошо! Я сейчас, я сию минуточку», — виновато прошептал я. Но выпрямляться мне не хотелось. Мне здесь было хорошо за сырыми холодными камнями…»
Ира закрыла книгу и с головой закуталась в одеяло. Под одеялом было уютно и тепло. Выпрямляться не хотелось…
Тетя Даша распахнула дверь в ее комнату и сказала:
— Ириночка, к тебе.
Ира выскочила из-под одеяла, натянула на себя платье и смущенно засуетилась. Из-за спины тети Даши выглядывала Таечка.
Когда тетя Даша ушла, Таечка выложила на стол задачник, учебник и карандаш, села за стол и строгим тоном учительницы сказала:
— Приступим к занятиям.
Ира молча подошла к столу.
— Садись же, — рассердилась Таечка. — Ты мне свет загораживаешь.
Ира отодвинула задачник в сторону и тихо спросила:
— А почему ты все-таки не хочешь учиться в училище или в консерватории?
Таечка немного помолчала, потом ответила:
— Я в мамин цех пойду работать. Я ведь тебе уже говорила.
— А что в этом мамином цехе делают?
— Книги переплетают.
— А как?
— На машинах, известно как. А можно и без машин, руками. Я умею. Мама научила.
Таечка вынула из портфеля книгу в зеленом глянцевом переплете с красными уголочками.
— Вот. Сама переплела.
Она подержала книгу в руках и предложила:
— Хочешь, оставлю почитать.
— Оставь.
Ира раскрыла книгу и улыбнулась: «Судьба барабанщика».
Таечка задумчиво сказала:
— Я-то вообще подумаю, куда идти. Математиком тоже интересно — геометрию в школе преподавать. А у меня папа почтальоном работает. Тоже интересно…
— А тебе в консерватории все равно надо учиться. У тебя талант.
Таечка подняла на Иру глаза. Глаза у нее были светло-карие, большие и очень серьезные.
— Нет у меня никакого таланта, — сказала она тихо.
— Как же нет? Вот целое произведение написала.
— Ну, и что же? Написала и больше не буду.
— Почему?
— Скучно. По-моему, задачи по геометрии решать интереснее. А если скучно, то какой же это тогда талант…
Тогда Ира вдруг неожиданно для себя громко и вызывающе сказала:
— А у меня талант есть! — И так как Таечка молчала, Ира еще раз упрямо повторила: — А у меня есть.
Таечка по-прежнему молчала.
Тогда Ира заговорила быстро, со слезами в голосе, то и дело закусывая губы, чтобы не расплакаться.
— Если нет у тебя таланта, так и нечего было соваться… Меня из-за тебя не пропустили… На районный… А я каждый год на районном выступала… Я… я все равно пианисткой буду… Знаменитой! А ты занимайся своей геометрией, — и она швырнула Таечке задачник.
В этот день они не занимались. Таечка ушла.
После ее ухода Ира уронила руки на стол, голову на руки и горько заплакала.
Плакала она потому, что придется просить прощения у Таечки, без которой ей все-таки не справиться с геометрией. Плакала потому, что очень скучно играть на рояле, если тебе не хлопают. Плакала потому, что эта маленькая, такая незаметная девочка в больших подшитых желтой кожей валенках окончательно убедила ее в том, что нет у нее, у Иры, никакого таланта. Плакала еще и потому, что знаменитой пианисткой она, Ира Яковлева, не станет никогда, и нужно будет теперь выбирать для себя новую профессию…
Карикатура
У будки телефона-автомата, кажется, уже стояла очередь, и какая-то сердитая тетенька стучала пальцем в стекло и громко кричала, что если я сию же минуту не вылезу из будки, то она позовет милиционера, потому что я торчу в будке уже пятнадцать минут и не иначе как ломаю аппарат.
Но я не ломал аппарат. Я убеждал папу пойти к директору нашей школы и попросить, чтобы меня не сажали за одну парту с Нинкой Пестриковой. Папа сказал, что в школу он не пойдет и что если меня сажают с Пестриковой, то, значит, это нужно.
Тогда я закричал, что у него, у папы, в конце концов нет никакого мужского достоинства — вот и все! Он засмеялся и повесил трубку.
После этого мне пришлось вылезти из будки.
Еще было бы полбеды, если бы меня посадили с какой-нибудь другой девчонкой, а то ведь с Нинкой Пестриковой! С той самой Нинкой Пестриковой, членом редколлегии стенгазеты и самой вредной девчонкой в нашем классе, которая на меня уже три карикатуры собственноручно в газете нарисовала. Все из-за того, что я принципиально отказался оформлять эту самую стенгазету (я рисую лучше всех в классе и даже в прошлом году на районной выставке детского творчества премию получил). А отказался я потому, что не хочу быть под началом у девчонок. У нас в классе все начальство девчачье: председатель совета отряда — девчонка, староста класса — девчонка, все звеньевые — девчонки, и редактор стенгазеты Тоська Пушкарева — тоже девчонка. Если бы меня выбрали редактором, тогда я, пожалуй, согласился бы. Но они не захотели, чтобы я был редактором, и сказали, что без меня обойдутся.