Опять-таки замечательным мы считаем, что расположен Херрестад возле Фрюкена, потому что Фрюкен — большое озеро, отмеченное и в учебнике географии, и на карте. Фрюкен протянулся в длину на целых восемь миль, сиречь на 80 километров, и в ту пору, когда умел говорить, знай твердил: «Измерьте мою длину, тогда увидите мою глубину». Словом, Фрюкен — действительно самое настоящее озеро.
В Херрестаде есть большой еловый парк, где очень занятно гулять. Дорожки сплошь усыпаны хвоей и оттого гладкие. По ним можно скользить как по льду, а это до невозможности весело. Еще в парке попадаются большущие голые каменные плиты, по которым так хорошо съезжать на еловой ветке.
В парке же дядя Нурен распорядился соорудить павильон, с настоящими застекленными окнами и обоями на стенах, и мы были на празднике по случаю окончания строительства. Пол в павильоне настелили очень красиво — узкие короткие дощечки выложены елочкой, так и кажется, будто пол идет волнами, вверх-вниз, даже танцевать страшно, правда-правда. Дядя Нурен сочинил стихи и читал их на празднике, ведь он и речи произносить умеет, и писать стихи, и представлять Эрика XIV.[7]
Все это очень забавно, потому что Эмилия Нурен, самая младшая из херрестадских детишек, тоже умеет изображать Эрика XIV Тогда она мечется вокруг и трясет всклокоченными волосами, поскольку представляет безумца. «Лес кличет меня по имени, — декламирует она, — лес кличет меня по имени. Но откуда он его знает?» И чтобы нас напугать, говорит Эмилия ужасно глухим голосом. Но она такая маленькая и прелестная, что мы только смеемся.
Представлять Эрика XIV научил ее наверняка сам дядя Нурен, потому что он играет со своими детьми и очень добр к ним, совсем как наш папенька.
В херрестадском парке есть в скалах провал с совершенно отвесными стенами, зовется он Медвежий грот, потому что однажды туда свалился медведь и выбраться не сумел. Обычно мы усаживаемся под большой сосною, растущей у края грота, и делаем вид, будто медведь по-прежнему там, в глубине. Слушаем, как он рычит, как пытается выкарабкаться, как скребет когтями по каменной стене, когда опять срывается вниз.
В Херрестаде растет дикая ежевика, и это тоже удивительно, ведь больше нигде во всем приходе ежевики не найдешь. По-моему, медведь, который свалился в Медвежий грот, как раз искал ежевику, уж очень она вкусная.
Мне нравится Херрестад, потому что там происходило множество удивительных событий.
Некогда там жила старушка, которая вообще не выходила из дома — боялась, что ее заклюют сороки. А одна несчастная молодая женщина, тоже из тамошних, долгими часами сидела на берегу озера, замышляя самоубийство. Еще там имеется комната под названием Синий кабинет, когда-то молодая девушка, сидя там у окна, увидела, как утонул во Фрюкене ее жених. Порою я подхожу к этому окну, смотрю на озеро и вижу всегда одну и ту же картину: Фрюкен скован льдом, молодой человек катается на коньках, и вдруг перед ним разверзается огромная полынья. Тогда я отворачиваюсь, не хочу больше смотреть.
Как-то раз несколько господ — по-моему, это были дядя Шенсон, инженер Варберг, пастор Унгер и, конечно, папенька — сидели на веранде здесь, в Морбакке, и спорили о том, какое место в приходе самое лучшее: Гордшё или Херрестад. Один говорил, что Гордшё, другой — что Херрестад.
Папенька несколько времени молча слушал, а потом спросил, неужто они начисто забыли про Морбакку. В конце-то концов она, пожалуй, ничуть не хуже.
Остальные замолкли и слегка стушевались, но затем дядя Шенсон сказал:
— Ты, братец Эрик Густав, безусловно много вложил в Морбакку, расширил ее и превосходно ею управляешь. Но ты ведь понимаешь, сравнивать все равно невозможно…
— Да, — отозвался папенька, — конечно же я знаю, что Гордшё — большое хозяйство, а Херрестад — самое красивое место во Фрюкенской долине, но объясните-ка мне, по какой такой причине Гордшё и Херрестад постоянно меняли владельцев. Сколько себя помню, их только и знай покупали да продавали.
А вот Морбакку со дня возникновения ни разу не продавали. Она всегда переходила по наследству.
— Хм, в том, что ты говоришь, Эрик Густав, пожалуй, что-то есть, — сказал дядя Шенсон. — Что-то есть. Ведь коли принять в расчет уют…
Страх
Мы от души веселимся.
Папенька, маменька, тетушка Ловиса, Алина Лаурелль и Анна уехали в Сунне на праздник к пробсту, а Эмму Лаурелль, Герду и меня с собой не взяли, мы-де слишком малы. Приготовив уроки, мы собрались на кухне подле экономки, и она рассказывала нам занятные байки про поваренка, что «присел отдохнуть», и про нечистого, который слопал семь возов каши и семь возов пахтанья. Вдобавок мы уговорили добрую кухарку спеть веселую песню про Олле Бокка, который повел на войну пятнадцать тысяч солдат и обещал воротиться «на Пасху, а может, на Троицын день».
7
В «Морбакке» упомянуто, что инженер Нурен разыгрывал сцены из пьесы «Эрик XIV» шведского поэта Юхана Бёрьессона (1790–1866).