Поначалу все у меня идет довольно хорошо, но через некоторое время приходят такие скверные карты, что я знай проигрываю. На кон мы, понятно, ничего не ставим, и тем не менее проигрывать очень неприятно, ведь Даниэль и дядя Вакенфельдт могут подумать, будто невезение мое объясняется тем, что мне только двенадцать и в игре я не разбираюсь.
Но представьте себе, перед самым ужином, когда мы намереваемся закончить игру, мне приходят отличные карты! Пиковые туз, король, дама, валет, десятка и пять фосок,[9] а значит, у меня десять надежных взяток, если только удастся объявить игру. Вдобавок у меня есть бубновый туз, а еще дама и червонная фоска, но ни единой трефы.
Весь вечер я пасовала, поэтому теперь хочу показать, на что я способна. И по собственной инициативе говорю «приффе», ведь семь-то взяток я с такими картами точно возьму.
Напротив меня сидит Даниэль, он мой партнер. Справа — тетушка Ловиса, а слева — дядя Вакенфельдт. Они играют против нас с Даниэлем.
Поскольку «приффе» сказала я, ходить должна тетушка Ловиса, а она все копается и копается в своих картах. Но в конце концов делает ход, конечно же с треф, а у меня эта масть в ренонсе. Затем оказывается, что и у дяди Вакенфельдта полно треф, и они с тетушкой Ловисой берут пять взяток на трефы, а я поневоле сбрасываю свои отличные пики. В результате мною овладевают такое нетерпение и страх, что я вынуждена спрятать руку с картами под стол, чтобы никто не видел, как она дрожит.
Когда трефы у них наконец вышли, дядя Вакенфельдт ходит с червонной карты, и тетушка Ловиса берет тузом, а сбрасываю свою червонную фоску. Собирая карты, тетушка Ловиса смеется:
— Везет нам, Вакенфельдт!
Даниэль же, обычно такой терпеливый, разумеется, не может не спросить, зачем я сказала «приффе».
Затем тетушка ходит червонным валетом, я крою дамой, дяде Вакенфельдту даму крыть нечем, он сбрасывает фоску, так что вроде бы взятка будет моей.
В этот миг мне кажется, я спасена. Сейчас разыграю свои пики и бубновый туз и возьму желанные семь взяток.
Но тут Даниэль, прежде чем положить свою карту, оборачивается к дяде Вакенфельдту:
— Почему вы, дядюшка, не побьете Сельмину даму? У вас же на руках король.
Дядя Вакенфельдт подносит карты к глазам, рассматривает сквозь большие выпуклые очки.
— Верно, голубчик, есть у меня король, хоть я его и прозевал, — говорит он. — Однако ж карте место.
— Да нет же, — возражает Даниэль. — Вы, дядюшка, имеете право взять ее назад, вы ведь не разглядели.
Конечно, я понимаю, Даниэль поступает правильно, предлагая дядюшке взять карту обратно. Но мне так хочется выиграть, что я не могу согласиться с братом.
— Ты что, не слышишь, дядюшка сказал: карте место! — говорю я.
Но Даниэль пропускает мои слова мимо ушей.
— Давайте сюда короля, дядюшка! — говорит он, протягивая ему фоску, которой он пошел сперва.
Дядя Вакенфельдт ходит королем. Даниэль — червонной фоской, и взятка уходит к противникам. Теперь у них семь взяток, и у меня нет уже никакой возможности взять леве.[10]
Тетушка Ловиса протягивает руку, хочет забрать со стола четыре червонные карты, и тут у меня лопается терпение. Я швыряю оставшиеся карты на стол.
— Больше я не играю! — кричу я, вскакивая на ноги. — Потому что так нечестно!
Я вне себя. Прямо киплю от злости. Дядя Вакенфельдт кажется мне сущим негодяем и шулером, так приятно швырнуть карты на стол и сказать ему все, что думаю. И Даниэль ничуть не лучше его. Порядочному человеку играть с ними в карты никак нельзя.
Однако в Морбакке не привыкли, чтобы кто-то швырял карты на стол и кричал, что другие играют нечестно, поэтому возникает жуткий переполох. Маменька, которая сидела с Анной и Гердой за другим столом, разгадывала шараду, немедля встает и идет ко мне. А я бегу к ней.
— Маменька, они жульничают! — кричу я, обнимаю ее и разражаюсь рыданиями.
Маменька не говорит ни слова — ни в мою защиту, ни мне в упрек. Лишь крепко берет меня за запястье и выводит из столовой. Ведет через переднюю, вверх по чердачной лестнице и в детскую. Я не перестаю рыдать и выкрикивать:
— Они жульничали, маменька, жульничали!
Но маменька молчит.