Пока моя дочь боролась за жизнь в инкубаторе для младенцев, я все время была рядом. Спала на скамейке под детским отделением, однажды уснула на подоконнике в вестибюле.
Я молилась, требовала, просила. Умоляла. Беззвучно кричала. Мысленно ползала в ногах. Снова просила.
Мама приносила мне в клинику еду, отчим привозил ее каждый день с другого конца острова. Я боялась выйти даже на несколько минут, боялась переступить порог больницы. Готова была поклясться, что мое присутствие придает дочери силы.
Были риски остановки дыхания, сердца, отказа любого не до конца сформировавшегося органа. И то, что Катя в свои неполные три года отличается от сверстников только ростом и задержкой речи, я считаю громадным везением.
Также очень помогли деньги папы, иначе бы мы с Катей не выжили. Обе. Это объективная реальность.
Еще одна реальность в том, что роды не начались бы так рано, не вздумай в этот день приехать Демид. Он мог кого-то прислать с документами о наследовании. Или повести себя иначе. Но этот мужчина не стал лишать себя удовольствия лично наказать предательницу.
Наивно и глупо было ожидать от него жалости или милосердия, хотя я до сих пор помню, как ловила каждый его взгляд и каждое слово в жалкой надежде на прощение. Однако в его власти было сделать наше расставание другим.
Всего лишь не добивать так жестоко. Всего лишь не пинать того, кто и так лежал у его ног.
Но Демид всегда считал себя вправе вершить суд и распоряжаться чужими судьбами. В тот раз под ударом оказалась наша дочь, и теперь я имею полное право считать Демида выбывшим в процессе. Вычеркнутым.
Это мой котенок. Только мой.
Мне иногда всерьез верится, что я сама ее зачала. Настолько эфемерными и нереальными кажутся отношения с ее биологическим отцом.
Демид живет свою жизнь, которой я не интересуюсь, но о которой время от времени оказываюсь информирована с ненужными мне подробностями.
Демид Ольшанский сейчас достаточно известная личность, его имя широко известно в бизнес-кругах. Он периодически оказывается в поле зрения масс-медиа. Как и количество женщин, которых Ольшанский меняет с завидной регулярностью.
И чем больше я о нем узнаю, тем меньше мне верится, что это мы с ним сделали Катю.
Свое участие в бизнесе я стараюсь максимально дистанцировать. Я очень редко пользуюсь услугами няни, ее мне заменяет мама. Она готова лететь в любую точку мира, если появляется такая необходимость. Но я сама не стремлюсь надолго уезжать.
Мой отчим святой человек. Иногда он сопровождает маму, и ни разу меня ни в чем не упрекнул. И он любит Катю, а она его обожает и называет дедом.
Я бы ни за что не вернулась сюда, но Демид сумел подмять под себя рынок, на котором он не просто лидер. Монополист. А Феликсу позарез нужен контракт с его компанией.
Я уже прилетала полтора месяца назад для предварительного сбора информации. Поскольку здесь похоронен отец, истинная причина моего визита осталась тайной. За могилой ухаживает специальная служба, но мое желание лично ее навестить не вызвала подозрений ни у конкурентов, ни у самого Ольшанского.
Мы с Демидом не виделись, я и не планировала с ним встречаться. Я увижу его сегодня на благотворительном вечере, а завтра на расширенных переговорах. Мы с Феликсом включены в состав переговорной группы.
На счет Феликса не уверена, а вот мое присутствие, подозреваю, окажется для него сюрпризом.
Бизнес Демид ведет в такой же агрессивной манере, в какой занимался в свое время ликвидацией. По слухам, он и сейчас оказывает подобные услуги, но гораздо более избирательно.
Зато с женщинами Ольшанский расстается с той же легкостью, как и прежде.
Его встреча с Катей в торговом центре это не судьба, а досадная оплошность людей Винченцо. Мама давно намекает, что я не права в том, что прячу Катю от родного отца. Но я убеждена в обратном.
Образ жизни Демида не подразумевает наличие маленькой девочки, которая едва ли достает ему до середины бедра. Которая плохо говорит и плохо ест. Чтобы накормить Катю, надо проявить чудеса изобретательности. А ей надо питаться разнообразно и сбалансированно для стимуляции роста.