— Вам доктор Мид горькие пилюли прописал? — У вас голос кислый.
— Да, — отрешенно сказал Батлер, — прописал. И очень горькие. Я даже сам не подозревал, что моя болезнь такие потребует.
Филипп подошел к окну и принялся рассматривать спокойный океан, который простирался на горизонте.
— Значит бы заклеймил, — тихо повторил про себя Батлер.
Филипп повернулся к больному.
— Вы что-то сказали?
— Нет-нет, ничего, — ответил Батлер.
— Мне надо ехать в банк, — сказал вдруг Филипп энергично. — И вот еще что, — обернулся он у двери у больному, — мистер Чарльз, я подумал, что слишком долго пользовался вашим гостеприимством. Мне пора заводить собственный дом, куда бы я мог привести свою жену.
"Он уже не говорит Эллин, он уже говорит жену", — отметил про себя Батлер.
— Да-да. И что? — спросил он покорно. Кажется он готов был выслушать не только совет, но даже указание. Филипп это отметил и его чувство собственного достоинства неизмеримо умножилось.
— Ну вот я и подумал, что пора мне съезжать от вас. Временно я поселюсь у мистера Харвея. Он давно на правах родственника зовет меня к себе. К тому же, на сегодняшний день, уже ни для кого не тайна, что я скрываюсь у вас. А это может сослужить мне плохую службу. Зачем злить старика-дядю? Ведь так, мистер Чарльз? Жизнь под вашим кровом — это потеря репутации! Вот почему я съезжаю от вас. Кстати, вам это тоже будет выгодно.
Батлер мог стерпеть все, что угодно. Но этого он не ожидал.
— Ты думаешь, что это поможет моей репутации? — с удивлением спросил Батлер, — Если я прекращу тебя укрывать? — потерявшим силу голосом, добавил он.
— Да конечно, — с пафосом воскликнул Филипп. — Если вы будете дружить с моим дядей, общество станет относиться к вам терпимее и даже прекратит смеяться столь едко над вашим клеймом.
Батлер застыл. Это была мраморная статуя. Если бы он был чуть менее выдержанным человеком он мог свернуть шею Филиппу. Но он — замраморел.
— Как ты сказал? — медленно спросил он — Если твой дядя при всех будет пожимать мне руку, порядочное общество Саванны не станет слишком едко шутить в мой адрес.
— Почти так, мистер Чарльз, — с пафосом ответил Филипп.
— Но ведь ты мне недавно говорил, — Батлер с трудом находил слова, — что все жители Саванны переживают за меня, соболезнуют и вовсе не злорадствуют по поводу клейма.
— О-о, не стоит заблуждаться по поводу человеческих эмоций. Природа человеческая не такая благородная как Вы думаете.
— А я об этом забыл, — огорченно сказал Батлер.
Секунду помолчал.
— Я вас не держу, молодой человек! Не тратьте свое драгоценное время на ваши советы мне. Идите. Только уважьте вашего старого друга: последняя просьба! Как перед палачом.
И в глазах Батлера вспыхнул холодный огонь. Если бы Филипп это заметил, благоразумный клерк, что сидел в нем, испугался бы. Но Филипп не удостоил жалкого Батлера взглядом вовремя.
— Придите ко мне завтра на вечеринку, — протяжно попросил мистер Батлер. — Будем вы — и я. Славно выпьем. Чтобы развязались наши длинные толстые языки. Я расскажу вам маленькую тайну. А-а?
— Я занят, Чарльз, — ответил горестно Филипп. — Страшный дефицит времени. — Он пристально посмотрел на Батлера. — Может минуточек на тридцать я… к вам… смогу вырваться. — И молодой банкир покровительственно потрепал Батлера по больному плечу.
Ни один мускул не дрогнул на лице Батлера. Хотя он чувствовал, а Филипп знал: боль была адская.
— А при случае, — продолжил Филипп, — те языки, что будут слишком язвительно отзываться о вашем клейме, я — усмирю, — закончил он с милой улыбкой и детским любопытством глядя на Батлера.
— Благодарю, — выдавил Батлер. — Вы так добры!
Он перешел на "вы" и опустил глаза долу.
Филипп посмотрел на него и увидел жалкого клейменного человека, что лежал на кровати и не мог пошевелиться от боли.
— Желаю вам поправиться, Чарльз, — насмешливо протянул юноша, и живо представил как вечером, в клубе — куда его рекомендовал мистер Харвей, он будет рассказать приятелям о Батлере, который стал жалким и покорным, точно ягненок. Филипп чуть не прыснул в предвкушении успеха от спича, которым попотчует друзей, а чтобы этого не произошло, побыстрее выпорхнул за дверь.
Батлер оторвал глаза от ковра и посмотрел на дверь, на которой был вырезан смеющийся сатир. В его глазах горел огонь. В глазах Батлера тоже. Страшный крик разорвал тишину дома.
На шум вбежали обеспокоенные слуги. И остолбенели. Перед ними стоял прежний властелин. Тот, которого они знали всегда: грозный и непримиримый.