Филипп открыл дверь… В комнате находилась Эллин.
Лучше нельзя было насмеяться над злоключениями Филиппа. Он потер глаза. Попасть в дом — совершенно официально — и обрести то, о чем так долго мечтал. Эллин вздохнула полной грудью. Филипп сделал шаг к ней. Эллин — к нему.
— Вот и встретились, — сказал Филипп.
— Да, — сказала Эллин.
— Что же мы не бросаемся друг другу в объятия? — удивился Филипп.
— Это ваше право, вы мужчина.
— Значит, только потому, что я — мужчина, я был обязан любить вас?
— Нет. Потому что у нас была сторожка и наша клятва.
— А почему их нет сейчас?
— А почему есть столько сплетен вокруг наших имен? Почему мы должны оправдываться в том, чего не совершали?
— Не знаю, — сказал Филипп. — Давай будем, как прежде. Забудем все.
— Забывать ничего не надо, надо не совершать нового. Вы не пришли тогда, когда я вас ждала, вы не пришли тогда, когда я должна была уехать из поместья. С приездом сюда все изменилось. Я не хочу обманывать отца, я не хочу, чтобы наша любовь прорывалась сквозь сети домысла и лжи. У меня есть своя душа, которая чиста и ничем не запятнана.
— У меня она тоже есть, Эллин, и хочет того же, что и ваша.
— Тогда пойдите и сделайте моему отцу предложение. Вы хотите быть моим мужем, я хочу быть вашей женой, а прятаться и убегать я не буду.
— Давайте возьмемся за руки и уйдем отсюда. Пусть у нас будет своя счастливая жизнь. Я не буду ничего спрашивать у вашего отца — я просто возьму вас по своему праву.
— Нет, так я не пойду.
— Эллин, одумайтесь, — мы совсем одни. Не будем никого обманывать, ничего нарушать — возьмемся за руки и уйдем отсюда. И пусть ваш отец это увидит.
— Помните детскую историю, как много лет назад моя мать прогнала вашу маму со двора. И рано утром вы уходили, взявшись за ручки, и мой отец это увидел и вернул вас. Он вас вернул — а я поняла, что взявшись за ручки из нашего дома никуда не уйти. Нас будут возвращать — поэтому я сразу говорю вам — нет, Филипп. Я не перестану вас любить, но без согласия отца я из этого дома с вами не уйду.
— Эллин, Эллин, — грустно усмехнулся Филипп. — Я хотел, чтобы вы подарили мне единственный шанс — стать свободным. Вы отказались от этого. А между прочим я ведь завидный жених в Саванне. Я компаньон банка Харвея. Да-а. Я богатый молодой человек. В конце концов, я — и лицо Филиппа исказилось бешенством, — держу в своих руках и жизнь и спасение вашего дома. Я принес деньги, чтобы выкупить ваши закладные, закладные вашего отца! А всех отцов, как и богов, рано или поздно свергают. Но воля ваша. А теперь прежнего Филиппа больше нет. Вы не захотели его видеть, что же… получайте младшего компаньона банка Харвея. Мистер Филипп Робийяр, Харвей, компаньон президента банка. К вашим услугам, мисс.
И на этих словах в кабинет вошел Пьер Робийяр. Полное представление Филиппа он слышал. И потому встречая его, мистер Робийяр увидел перед собой не насильника-племянника, а представительного молодого джентльмена, который вошел в его дом через парадный подъезд.
Все эмоции Пьера Робийяра скрыл этикет.
— Я к вашим услугам, Филипп, — сказал он торжественно. — Я знаю, что в мой дом вас привели чрезвычайные обстоятельства.
По лицу Эллин разлилась смертельная бледность. Потом спасительная мысль, что еще не все потеряно, пришла ей в голову. И она тоже приняла решение. Девушка сделал книксен и ангельским голоском сказала:
— По-видимому, я не нужна двум джентльменам. Отец, с вашего разрешения, я оставлю вас одних.
Пьер Робийяр не верил своим ушам. Откуда такая сдержанность во взорах, такое спокойствие в речах? — или между двумя молодыми людьми все кончено?
— Если мисс здесь ничего не держит, она может быть свободна, — церемонно изрек Робийяр. Он был немного заинтригован.
— Прошу вас садиться, — он указал Филиппу на почетное кресло для гостей. За девушкой закрылась дверь. Пьер и Филипп приступили к первой в своей жизни деловой беседе.
Она была краткой. Приводить ее целиком нет нужды. Но в ней были целительные нотки для сердца старого Пьера. Он увидел, что тот молодой человек, которого он называл своим племенником, повзрослел. Его молодость и бесшабашность канули в Лету. В нем проступили черты плантатора-землевладельца. А значит, на него можно было положиться, значит у него были принципы, понятные и разделяемые большинством людей их круга. В этом они друг на друга походили.
К Пьеру Робийяру вернулся заблудший племянник. И возможно, сейчас и надо было бы сделать страшное признание в том, что повлекло за собой столько страданий и жертв. Но Робийяр не нашел для этого силы и поэтому он проиграл.