Мой календарь расписан поминутно. Чтобы пройти курс реабилитации лично у меня, люди выстраиваются в очередь вперед на долгие годы. Я красива, успешна и богата. Для других я — эталон состоявшейся женщины. Мне бы жить да радоваться. Но вот ведь черт… Я не в силах забыть, как оказалась здесь. И чего мне это стоило. Глядя на себя в зеркало, я вижу убогую девочку, как призрак бродящую по этим горам вслед за полубезумным дедом.
Растираю виски. Мне не следовало теребить прошлое, но что уж теперь? Иду в небольшую, примыкающую к кабинету уборную. Набираю полные пригоршни студеной ледниковой воды. Перед глазами серыми смазанными сполохами…
— Сана! Ты слышала, что я сказала?
Нет. У меня дико болит живот. Болит так, что в глазах темнеет. Как начал еще с вечера, так и не отпускает.
— Твой дедушка погиб. В ущелье был камнепад, ты в курсе? К сожалению, его задавило. Сана… Да что же это такое? — представительница соцслужбы, приехавшая из поселка, обводит взглядом собравшихся местных. — Она как вообще, говорить умеет?
— Умеет. Девочка, конечно, с чудинкой, но не немая.
— Может, у нее шок?
Тетка сжимает пальцы на моем запястье. У нее длинные хищные, как у ястреба, когти с облупившимся на концах ярко-алым лаком. На большом пальце — нагноившаяся заусеница.
— Поскольку у тебя нет других родственников, мы вынуждены оформить тебя в детский дом. Всего на год, пока тебе не стукнет восемнадцать. Ты знаешь, что такое детский дом? Там о тебе позаботится государство.
Живот скручивает новой порцией боли. Я что-то бессвязно мычу.
— Вы уверены, что она умеет говорить? Её кто-нибудь слышал? Не знаю, можно ли ее к нормальным детям пускать… — нервничает женщина, одной рукой все так же сжимая мое запястье, а другой — тонкую папочку-скоросшиватель.
— Я слышал. Она иногда заходит в мой магазин купить чего по мелочи. Спички там… Или всякое разное.
— Ладно. В любом случае, я не могу ее здесь оставить… Пойдем! — женщина дергает меня сильней. Так, что кость в плечевом суставе щелкает. Я послушно иду за ней, но уже через пару шагов мир перед глазами меркнет.
Как выясняется уже после, у меня обычный не самый сложный перитонит, который чуть было не стоил мне жизни. Ни в какой детский дом тогда мы, конечно, не едем. Меня отправляют сначала в больницу, а потом — прямиком на операционный стол. С того света меня вытаскивает пьяный, прошедший не одну горячую точку хирург. Таких спецов в провинции днем с огнем не сыщешь. Но мне везет. Из столичной клиники Федора Измайловича, героя нескольких войн, выгоняют с волчьим билетом. За пьянство.
Мое сердце на операционном столе останавливается дважды. И хотя я прекрасно осознаю, что происходит, страха нет вообще. В момент, когда моя душа отделяется от тела, я чувствую благодать, знакомую лишь тем, кому довелось побывать за чертой при жизни. И да, я в курсе, что моя психика… нестабильна. Но я точно знаю, что происходящее со мной в те растянувшиеся на миллиарды лет секунды, вовсе не игра больного воображения.
И что тот мальчик мне не привиделся.
Я набираю еще воды. Плещу в лицо и выхожу прочь из уборной.
За окном удивительно ясно. Солнечный свет заливает стену слева от широкого окна и по мере того, как день движется к своему завершению, стекает на отполированный пол. Рисует причудливые узоры на ковре, а ближе к вечеру ускользает сквозь приоткрытую оконную створку.
Касаюсь поверх одежды практически стертого временем шрама.
— Сана Шакаевна, к вам тут пришли.
— Кто?
— Какой-то мужчина. Говорит, что новый начальник охраны заповедника. Может, записать его на прием?
— Нет-нет. Все нормально. Пусть заходит… — бросаю взгляд на часы. Время позднее. И если честно, я уже не ждала, что Иса заглянет. Да и ни к чему это. Тогда какого черта меня так взволновало? Нам ничего не светит. И я прекрасно это понимаю. Понимаю до тошноты, до скручивающих желудок рвотных спазмов.
— Привет. Можно?
— Привет. Чем могу помочь?
Я стараюсь на него не смотреть. Потому что он очень странно на меня действует.
— Хм… Ты предлагала сделать мне перевязку.
— Да. Точно.
— К тому же, мне нужно забрать машину. Я без нее как без рук.
— Действительно. Что ж, ты очень вовремя, я как раз собиралась домой.
Расстегиваю медицинский халат. Но поймав его взгляд, замираю и как преступница отдергиваю руки. Мое тело обмякает, будто из него рывком выдернули позвоночник. Я опираюсь на край стола ладонями. Он подходит ближе. Кажется, что мир вокруг нас пустеет и сжимается до крохотной пульсирующей точки. Мы стоим в хрупкой скорлупе комнаты, боясь пошевелиться.