– Как они?! – ахнул я.
– Они в полном порядке. Переживают, конечно, из-за тебя и твоей сестры. Мы им сказали, что ты с группой ребят сейчас путешествуешь по Европе, поскольку это тоже входит в программу реабилитации в нашем лагере.
– И что, они поверили?
– Мать – да, безоговорочно. Вот с отцом немного сложнее. Он ведь тоже атлант и устойчив к излучению.
При этих словах мне здорово полегчало. Вид работяг совсем не был противен, но вот подумать, что мои родные люди тоже сейчас вкалывают где-то в полной уверенности, что в этом и есть смысл их жизни…
– А мама… Она хоть помнит… о нас с Кирой? Ну и что было прежде? Ведь те, которые на Светлой поляне, вообще ничего толком о себе не помнили.
– Не сравнивай, Алеша. Те были преступниками, и к ним применяли очень жесткое излучение. Здесь все иначе. Память у людей полностью сохраняется, просто сами они меняются. Те, кто жили скверно, неправильно, делали много плохого окружающим – они теперь искренне сожалеют об этом, храмы забиты кающимися. Но, возвращаясь к теме твоих родителей: думаю, ты сможешь их посетить, они ведь прежде никогда не видели…
Я с силой затряс головой.
– Ну вот, найдешь предлог и побываешь дома. А со временем можно будет все им рассказать.
– Что?! – заорал я и подпрыгнул на месте. – Нет! Такое представить невозможно! Они никогда не поверят да вообще с ума сойдут!
Горячая рука мадам Софи твердо легла мне на плечо:
– Алеша, посмотри внимательно вокруг. Твои родители теперь каждый день видят столько чудесного, отчего же вдруг тебе – и не поверят? Да, будут поражены, возможно, испуганы, но ведь внутренне ты остался прежним, и тебе легко будет это доказать.
– Да, и вообще, а если бы ты попал в катастрофу? – Это Иоле надоело молча нюхать цветочки на затесавшейся на лесную опушку дикой яблоне. – Они бы тебя все равно же любили, останься ты хоть вообще без лица. А так – подумаешь!
Наша Иоланта, разумеется, была в своем репертуаре. Я закатил глаза, мадам Софи поскорее отвернулась, скрывая улыбку. Мимо нас медленно прошествовал, сложившись чуть ли не пополам, циклоп, помогающий ветхой земной старушке совершать прогулку по лесу. Мы двинулись дальше, обогнули стройку и немного побродили по дворам.
– Может, в школу сгоняем? Там теперь интересно, – предложила Иола, но мадам Софи решила, что с меня хватит на сегодня и пора возвращаться в лагерь. В этот момент нас окликнули.
Я сразу узнал голос Соболя и завертел головой, отыскивая Эрика Ильича. Прямо посреди просторного двора в окружении целых шести унылых блочных домов теперь возвышалась укрытая побегами вьюнка деревянная беседка с остроконечной крышей, а на ее ступеньках стоял наш директор и призывно помахивал рукой.
Мы подошли, и первым делом Эрик Ильич окинул меня изучающим взглядом:
– Ну, как прогулка? Голова не болит?
– Я даже забыл о ней, – ответил я совершенно правдиво. – Столько всего интересного вокруг!
– А, ну да, разумеется. – Показалось мне или Соболь был чем-то недоволен? – Иди-ка внутрь, Тир-Убрель как раз расспрашивал о тебе.
– Может, лучше в другой раз? – У меня были очень веские причины не попадаться на глаза Великому Жрецу.
Но директор уже исчез внутри, за цветущим пологом, так что пришлось тащиться следом.
Внутри беседки оказалось нечто вроде штаба: квадратный стол, заваленный бумагами, и множество посадочных мест вокруг него. Пришпиленная к деревянным основаниям беседки, висела на стене большая карта, где наш Северо-Запад и еще несколько областей были обведены жирной зеленой чертой. Напротив – карта мира. Худенькая девушка-лотт возилась с документами, раскладывала их по кучкам и время от времени бросала короткие заботливые взгляды на Жреца. У меня почему-то мелькнула мысль, что она в него влюблена.
Великий Жрец изучал какие-то бумаги, выхватывая их из одной стопки и через пару секунд переправляя в другую, но немедленно поднялся из-за стола нам навстречу, посмотрел на меня – и его глаза остекленели. Меня бросило в нестерпимый жар, однако Тир-Убрель уже овладел собой, шагнул вперед и по земному обычаю протянул мне руку:
– Приветствую, Алексей! Хотел навестить еще в Пещерах, но твои друзья тебя бдительно оберегали, – и улыбнулся малость смутившейся Иоле.
– Вы этого человека видели во дворце, да? – пятясь и не подавая руки, спросил я.
Жрец дернул головой:
– Я видел человека с этим лицом, но это не имеет ровно никакого значения. Мы оба с тобой оказались не в тех телах, что даны нам от рождения, товарищи по несчастью, так у вас на земле говорят? Примем это испытание достойно.
Я чуточку успокоился, перестал пятиться и все же обменялся с Тир-Убрелем крепким рукопожатием. Если вдуматься, положение Жреца было куда более аховое: ему предстояло вернуть чужое тело и остаться ни с чем. А в целом выглядеть он стал куда лучше с нашей последней встречи: исчезли ужасные ожоги со щек, само лицо чуточку округлилось. Я словно видел перед собой Данко, каким он впервые появился в нашем лагере, и ужасно скучал по нему.