Вот такой банальный стимул наступить на горло принципам и пусть даже на разок, но по-настоящему стать той, кого так вдохновенно лепил из меня Гордеев — дорогой проституткой. Очень дорогой, да. Но всё-таки проституткой.
Запахнув на груди маленькое, едва прикрывающее задницу полотенце, выскочила из ванной. Оставляя мокрые следы на паркете, на пальчиках побежала в комнату и, ойкнув, замерла на пороге: в кресле у окна сидел Гордеев!
Всё в точности как прошлый раз в теремке у Толика — тысячи мыслей-ощущений в одно мгновение: и радость, и обида, и смущение, и трепет… Ну и разочарование, конечно, тоже. И злость на себя, дуру. Чуть не зарычала от досады — ну что за клин? Ну ведь не похож! Ну совсем ведь другой!..
Хозяин тачки открыл глаза, оторвал голову от спинки кресла. Немая пауза. Смотрим друг на друга, оба в неловком оцепенении: его взгляд щупает мои голые ноги, ползёт по махонькому полотенчику, замирает на груди… Мне становится душно, вспыхивают щёки.
И что, всё так просто? Вот прямо сейчас, не отходя от кассы, в которой лежат мои полмиллиона? До боли закусила губу. Ой, мамочки… Что-то я, похоже, не готова.
— Выйди, я оденусь!
Вырвалось само собой, с перепугу так дерзко и требовательно, что аж сама испугалась. Мужика тоже перекосило.
— Тебе надо, ты и выйди!
Под его раздражённым, изучающим взглядом начали слабеть коленки. Я невольно обхватила себя руками, словно это могло придать сил. Или защитить.
— Что, так сложно?
— Нет, но это моя территория, и я здесь решаю, кто куда пойдёт. Захочу — вообще в подъезде одеваться будешь. Или на улице. Выбирай!
— Ну и ладно! — разозлившись, рванула я полотенце с груди. — Смотри, сколько влезет!
Всё дрожало — внутренности, руки, ноги, дыхание. Но я, впервые в жизни стоя перед мужиком вот так, совершенно голая и напоказ, упрямо растягивала время, давая ему смотреть. И кто бы знал, чего мне это стоило! Но усилия не были напрасны: мужик глазел, беззастенчиво и нагло, и реагировал по-кобелиному предсказуемо — в его пижонских светленьких брючках совершенно чётко проступили очертания нехилого такого стояка.
— Нравлюсь? — хмыкнула я как можно небрежнее, и схватилась наконец за свежевыстиранные трусики. Руки дрожали, мокрая ткань натягивались с трудом, и я молилась только об одном — не запутаться бы в собственных трусах, и не рухнуть тут с позором.
— Голая баба — это банально! — ухмыльнулся мужик.
— Ага. Оно и видно! — огрызнулась я.
Он раздражённо выдохнул и отошёл к окну. Замер спиной ко мне, не проявляя ни полового, ни чисто человеческого интереса. Как будто не было здесь ни меня, ни его эрекции.
Я суетливо напялила свои грязные джинсы с футболкой, и замерла: ну что ж, похоже, мой поезд ушёл? Ну и клуша! Так и жрать мне всю жизнь дешёвые бич-пакеты, потому что кишка тонка сделать решительный шаг!
— Мне сказали, ты хотела поговорить? — нарушил мужик молчание.
Я растерялась. Представляя варианты своего грехопадения, я ведь даже ни разу не задумалась о том, что объект может отказаться, и тогда у него возникнут совсем другие, гораздо более серьёзные вопросы.
Он наконец обернулся, небрежно опёрся бёдрами об подоконник. Стояка уже не было. То есть, тело среагировало так, как заложено инстинктами, но человек-разумный взял его под контроль. Человек-серьёзный. Человек… верный?
Это так меня поразило, что я окончательно растерялась. Осела на диван, нервно зажала ладошки между коленок. В груди неожиданной тёплой волной расползалось уважение.
А ведь дамочка права — он действительно классный! И дело даже не во внешности, а просто он из тех редких, к кому тянет на уровне интуиции. К кому хочется прижаться и забыться. Довериться. Потому что силища внутри — аж на расстоянии сносит! Я до этого дня только одного такого знала — до сих пор забыть не могу. И даже глючусь его образами, хотя, по идее, наоборот, должна бы ненавидеть.
— Опять молчать будешь? Тогда иди, молчи где-нибудь в другом месте. Я тебя отпустил, радуйся.
— А мне… некуда. Серьёзно. Я как бы… — вздохнула, — бомжиха.
— Зашибись. Зовут-то тебя хоть как?
— …Слава.
— Ну и что, Слава, с тобой делать прикажешь? В ментовку отвезти?
— А смысл? — обречённо поёжилась я. — Что они сделают? Максимум, обратно в глухую деревню отправят, у меня там дедуля… Бухает сутками напролёт, если жив вообще ещё. А больше никого нет. Вообще. И ремонт твоей машины я всё равно оплатить не смогу, даже если меня посадят!
— Ах да! У нас же ещё машина! Ну и кто же навёл тебя, Слава?
— Никто. Правда никто! Я просто… — лихорадочно заметалась мыслями, отыскивая в глубине души самый правдоподобный мотив. — Просто ненавижу таких богатеньких пижонов, как ты! — Осеклась под его тяжёлым взглядом. — Ну в смысле, я-то думала там мажор какой-нибудь отбитый будет. Из таких, которым, знаешь, дозволено всё и даже больше. Ненавижу таких! Я же не знала, что солидный мужик вроде тебя тоже может на пацанячьей тачке из «Трансформеров» гонять…
Он только руками всплеснул и, мне показалось, едва не рассмеялся. А я окончательно стушевалась. И никакой он не мажор! Нормальный, взрослый, самодостаточный. И со мной держится как папашка с дурной малолеткой — терпеливо и не зная толком как быть. Как Гордеев когда-то.
— А можно я тут у тебя немножко поживу? — ободренная его реакцией, осторожно обнаглела я. — Хотя бы недельку? Ну пожалуйста, тебе же вообще ничего не стоит…
Всё. Я больше не собиралась его совращать. Совсем. Просто из уважения. И даже за полмиллиона. И что странно — моя жаба даже не квакнула.
— Значит так, — строго пожевал он губами, — сутки тебе даю. Вот, — протянул визитку, — у моей жены большой кризисный центр для попавших в трудные жизненные. Как раз для таких, как ты. И либо ты едешь туда, и там тебе помогают по-настоящему, либо тебе это всё не нужно, и тогда ты просто валишь на все четыре и радуешься, что легко отделалась. Это ясно?
И пока я подбирала челюсть, направился к выходу.
— Подожди! — В порыве эмоций повисла я на его шее и приложилась поцелуем к щеке. Губы приятно, до оторопи знакомо царапнуло щетиной.
Запах мужчины. Знакомый образ. Дежавю. Мурашки… Я смущённо отпрянула. Щёки пылали.
— Спасибо! Правда спасибо! Я, если честно, даже не ожидала, что ты такой… Классный!
Мужик обалдел на мгновение… и нахмурился:
— Чтобы завтра к вечеру тебя здесь не было!
Когда он ушёл, я заварила наконец лапшу и закинула свои шмотки в стирку.
«Надо же, — крутилось в голове, — целый кризисный центр! А я ей про благотворительность задвигала…»
Даже как-то неловко стало. Дамочка всплывала в памяти образом печальной принцессы. Причём, не капризной, а именно потерянной. А может, ждущей чего-то. Или кого-то. Принца, который спасёт из башни дракона? Или дракона, который спасёт от принца? Создавалось ощущение, что она и сама не знает ответа. Как, впрочем, и я: от кого бегу, куда? Хочу, чтобы нашёл, не хочу? Если хочу — то зачем? А если нет — то почему?
Как же всё-таки сложно с этими мужиками!
На солнце шмотки высохли минут за двадцать. Утюг я не нашла, поэтому напялила их прямо так, неглаженными, и закрыв квартиру на висящий в коридоре на гвоздике ключ, рванула к тайнику за сумкой. Забрав, пошла на рынок. Прикупила удобную поясную сумку-бананку, переложила туда всё своё нехитрое добро — деньги, паспорт, старый мобильник, зубную щётку и новенькие, хлопковые трусики на смену. С рынка поспешила в ломбард, но он оказался закрыт на выходной.
Вполне могла бы позволить себе что-нибудь вкусненькое, но ужинала снова Дошираком — дёшево и сердито, к тому же мне нравилось. Привычка. Мы с Веркой, бывало, целыми неделями с него не слезали. Стараясь не грузиться мыслями о подруге и о том, что же дальше ждёт меня саму, щёлкала каналы телевизора, подыскивая что-нибудь туповато-весёлое. Но на душе всё равно было пусто и тоскливо, поэтому, когда в одиннадцатом часу ночи заявился вдруг Данила Александрович — хозяин тачки, я, честно сказать, даже обрадовалась. И, разволновавшись от своего домашнего вида — на мне была только футболка на голое тело, благо она прикрывала ноги гораздо лучше чем то злополучное полотенце, я даже не сразу заметила, что человек-то не в себе!