Мрачнее тучи, он сидел в кресле у окна и ожесточённо грыз губу. Невидящий взгляд упёрся в одну точку.
— Что-то случилось? — осторожно спросила я.
Он не ответил, лишь перевёл на меня взгляд. Дикий какой-то, загнанный. И в то же время злой. Полный отчаяния и лихорадочной жажды действия. Только вот — какого?
Возможно, так смотрят люди, стоящие на краю моста — прыгнуть или нет? Только здесь было другое. Этот мужчина смотрел на меня оценивающе, однако, не так как днём. Тогда ему было просто любопытно, а сейчас он… словно примерял меня к себе. Раздевал взглядом, ощупывал. Решал трахнуть или нет. При этом похоти не чувствовалось — уж я-то знала эти плотоядные липкие взгляды! Здесь же был лишь край бездны. И человек просто решал шагнуть в неё или нет.
Зажмурившись, откинул голову на спинку кресла. Кулаки стиснуты до белых костяшек. Желваки ходуном. Напряжён, словно до отказа сжатая пружина.
Я не знала, что делать. Я просто видела, что ему очень плохо и что он один на один со своей бедой. В целом городе кроме меня не нашлось другой живой души, к которой можно прийти… И что? Чем я могла ему помочь?
Возможно, его неведомая боль не зацепила бы меня так сильно, если бы не очередной мо́рок — передо мной словно сидел Игнат. Сгусток боли и отчаяния под упрямой коростой силы. Столько переживший, столько повидавший… Такие не гнутся, они просто ломаются однажды и всё. Навсегда. Хрупкое сердце — слабое место сильных мужчин.
Решиться было очень трудно. Меня словно сковало, тело не слушалось. Но я упрямо заставила себя встать и подойти. Иногда ведь достаточно одной улыбки и простого человеческого «Всё будет хорошо», чтобы шаг в бездну так и не случился. Но иногда нужно больше. И я была готова. Но не ради денег, и не ради причуд странной женщины, зовущейся его женой. А лишь бы только он не сломался. И может, когда-нибудь, где-нибудь, кто-то однажды согреет и Игната…
Осторожно коснулась каменного плеча рукой. Мужчина вздрогнул и распахнул глаза. Встретились взглядами. У меня язык к нёбу прилип. Почувствовала себя так глупо, а он вдруг болезненно скривился и, так и не сказав ни слова, устремился к выходу.
— Ты куда? — вырвалось у меня.
— Завтра к вечеру тебя здесь быть не должно!
Сердце защемило за него. Вот именно так оно и бывает у больших и сильных — последний упрямый рывок ввысь… А потом камнем в бездну.
— Подожди! — бросилась следом, обняла со спины. Прижалась крепко-крепко, чтобы чувствовал меня — живую и искреннюю. Сбивчиво зашептала: — Не уходи. Мне… Мне так одиноко! Я знаю, что мои проблемы тебя не касаются, но… Просто чисто по-человечески, побудь со мной? Я же вижу, ты такой же. Тебе тоже надо. Тебе очень надо! Хотя бы просто с кем-то побыть. Поговорить. Просто. Без всякого там…
Он обернулся, и я испуганно отпрянула. Не выдержав его удивлённого взгляда, потупилась и залилась краской. Ну что за дура…
— Жду в машине, — сказал он, смягчившись.
— В машине?.. Зачем?
— У тебя тут Дошираком воняет. Ничего личного, просто пережрал его в своё время. Вгоняет в тоску.
На том самом внедорожнике, в котором Паша отвозил меня в теремок к Толе и Васе, ехали сначала по городским улицам, потом они закончились и вокруг разлилась сплошная темень. Всю дорогу молчали, лишь одна за другой трещали от мощных затяжек сигареты в губах Данилы Александровича.
— Так что у тебя случилось? — попыталась я завязать разговор.
Он глубоко затянулся, выщелкнул окурок в окно.
— Не твоё дело.
Коротко и грубо, словно пощёчина
Остановились на берегу Волги, и Данила Александрович, так не сказав мне больше ни слова, сразу вышел из машины. Просто стоял, прислонившись к капоту и смотрел в темноту. Довольно долго. Наконец я не выдержала и, тоже выбравшись на улицу, встала рядом с ним. Пусть чувствует, что не один. Хотя бы так.
— По-хорошему, так мне бы тебя засадить, — усмехнулся вдруг он. — И тебе крупно повезло, что мне это не интересно. Проблема только знаешь в чём?
Я закатила глаза.
— А можно как-то без моралей обойтись?
— Не-е-е, — медленно выпустил дым через нос, — ты мне, как никак, должна, и я буду промывать тебе мозг столько, сколько захочу. Так вот, дура ты, Слав. С виду вроде нормальная девка, а на поверку — дура. И однажды ты доиграешься. В этом и проблема твоя, а вовсе не в тачке моей. Могла ведь не на меня, а на реального мажора отбитого нарваться, или авторитета какого-нибудь. И знаешь, что тогда?
— Ну? — усмехнулась я. Знал бы ты, дядя, моё прошлое — помалкивал бы в тряпочку!
— Гну! По кругу бы тебя пустили и делов. Это ведь только с виду девяностые давно прошли, а на самом деле всё по-прежнему. Даже ещё хлеще. Потому что вседозволенность у вас, нынешней молодёжи. Вернее, её видимость, ведь по счетам всё равно платить придётся, рано или поздно. Вот так заиграешься однажды и пропадёшь ни за что, Слав. Уж поверь, я знаю о чём говорю. Сам в своё время чудом соскочил. — Затоптал окурок, сплюнул. — Так что завязывай, давай, со своей хулиганкой. Лучше учись, семью нормальную создавай. И вперёд — в светлое будущее, а не вот это всё.
Я прифигела. Он говорил как грёбанный папашка, да и моралей я терпеть не могла, но… Не ожидала такого участия, тем более от него. Не сдержалась, импульсивно обняла. Без всякого контекста. От души. А он немного помедлил… и зарылся пальцами в мои волосы на затылке, повёл ладонью по спине. И не по-отечески, ох не по-отечески он это сделал!
— Давай начистоту, Слав? В любовницы на постоянку набиваешься, или разово?
Я хотела отпрянуть, но он удержал, вжимая в себя крепко и требовательно, давая почувствовать свою силу и власть.
— Тебе сколько, восемнадцать-девятнадцать? В башке пуля, море по колено, все методы хороши, да? Забавно. Ну а мужик-то у тебя был уже? Или я удостоен чести первопроходца?
Я от досады аж зубами скрипнула. Так вон оно что! Идеальный мужчинка оказался не таким уж и верным? Просто увёз подальше от лишних глаз, где нет свидетелей — нет и измены…
— Не люблю девственниц, — усмехнулся он. — Завышенное самомнение по поводу своей исключительности, а по факту — дурные малолетки. А я не любитель малолеток, Слав, вот такой косяк в твоих расчётах.
Я онемела на мгновенье… Что? Что он, блин, сказал?! И взорвалась:
— Придурок! — Замолотила его по плечам. — Самовлюблённый говнюк! Старпёр хренов, да у тебя просто кишка тонка, понял! Ты просто трус! Все вы тру́сы! — Ох, как меня бомбило! Обида, та самая, Гордеевская, от которой я ещё не отошла и, наверное, никогда и не отойду, триггернула по самое не могу! — Да вам всем только одно нужно, только цену себе наби…
Он перехватил мою руку, сжал запястье. И даже это у него вышло совсем по-Гордеевски!
— Если уж решила стать проституткой, уважай запросы клиентов, девочка! — сквозь зубы ядовито процедил он. — Больше покорности, меньше спеси. Дерзость — только по особому заказу. И да, основной клиент на таких как ты дур — старпёры и самовлюблённые говнюки. Привыкай. И целку свою, кстати, можешь продать подороже. Но только не мне. Я брезгливый на счёт крови.
— Да пошёл ты! — выдрала я руку и сбежала в машину. Хлопнула что есть дури дверью. Ох, что со мной творилось! Я готова была прибить и его, и его дурную бабу, втянувшую меня в это дерьмо. Моралист хренов! Целок он, видите ли, не любит! А овца-то его говорила, что он даже не заметит! И что это, пасхалочка такая? Обмен колкостями, через меня, дуру? Ооох, гады, ну вы у меня дождётесь…
Всё гениальное — просто. И нет ничего страшнее обиженной женщины. А если соединить эти истины с «дурной малолеткой» — то вообще смертельное комбо получится!