Беркутов таскает маты. Судя по ритмично играющей гавкатне, он в наушниках. Наслаждается музыкой. Оно и к лучшему…
Зинаида Генриховна сперва, зевая, отгадывает кроссворд в какой-то газетенке, потом, убедившись, что мы заняты работой, и вовсе испаряется. Стопроцентно пошла в буфет. Ну и пусть. Мне даже приятно в какой-то степени, что я могу взять часть ее работы на себя.
Закатываю рукава рубашки и натягиваю на руки перчатки. Слышу смешок.
Гоблин мерзкий…
Развожу моющее средство с водой в пропорции 1 к 3 и окунаю тряпку. Выжимаю, представляя, что эта шея вон того идиота. Цепляю тряпку на швабру и только сейчас задаюсь вопросом, почему в нашей новомодной гимназии нет современной поломоечной машинки. По типу тех, что можно увидеть в торговых центрах.
Поднимаю ведро. Несу в конец зала, чтобы начать от стены и двигаться к выходу. Принимаюсь за работу.
Минут сорок спустя, движения выполняю уже на автомате. Руки болят, я устала, сил нет совсем, но надо добраться до середины. И считай, свою половину я выстрадала.
Беркутов все это время развлекается с баскетбольным мячом, то и дело забивая трехочковый. Несколько раз нарочно кидает мяч в меня. Небольно, но все же неприятно. Задирает, как обычно.
Отскакивая, мяч прямо в эту секунду попадает в ведро, которое, опасно расплескивает воду вокруг.
— Я домываю до центрального круга, — сообщаю ему, орудуя шваброй.
— И? — под размеренный стук мяча о пол, хмыкает он.
— Дальше ты.
— Не, Лисицына, я пас, — огорошивает меня этот наглый пижон.
Выжав в очередной раз тряпку, разгибаю ноющую поясницу.
— Что значит пас? Поровну будет честно, — возмущенно отвечаю на его реплику я.
— Сама домоешь, — бросая мяч в корзину, заявляет он.
— Ну уж нет, Беркутов. Я не нанималась за тебя делать твою работу! — говорю, гневно швыряя тряпку на пол.
— Мой молча, Лисицына, — отзывается он. — У тебя отлично получается, но только когда твой рот закрыт.
Меня начинает трясти. Пальцы дрожат, пульс учащается.
— Ты думаешь, что я стану делать это за тебя? — громко уточняю, вперившись в него возмущенным взглядом из-под широко распахнутых от негодования ресниц.
— Станешь, — прилетает самоуверенное в ответ, и мое внутреннее «я» начинает клокотать от бешенства, разливающегося по телу горячим оловом.
— Нет! — качаю головой, заканчивая с левой стороной. — Ошибаешься. Не стану!
— Ты же понимаешь, Лисицына, что в этом случае мы тут застрянем ооочень надолго, — опять кидает в меня мяч. — Оно тебе надо?
Удар приходится по спине.
— Я свою часть работы сделала! — ору и топлю тряпку в потемневший воде.
— Молодец, могу дать пососать леденец, — раздается насмешливое рядом.
Протягивает разноцветного петушка, оставленного кем-то из школьников на лавке.
Мерзкая скотина.
— Держи! — стаскиваю желтые перчатки и протягиваю ему.
— После тебя? — брезгливо смотрит на них. — Да ни за что!
Сволочь треклятая.
Бросаю перчатки чуть ли не в надменную морду.
— Немедленно мой свою половину! — в отчаянии повышаю голос.
Звучит так себе…
— Размечталась. И не подумаю даже, — прищелкивая языком, отрицательно качает головой он.
— Тогда я… — пальцы сжимаются в кулаки от нарастающий злости. — Я… я…
— Ну и что ты сделаешь? — открыто провоцирует, забавляясь. — Беги давай стучи Петру. Мне по барабану на эту его долбаную трудовую дисциплину, если ты еще не догнала.
— Свинья… В драке виноваты вы оба! Значит и ответственность несете тоже на пару!
— Твой дегенерат сам полез, так что не обессудь! — веселится он. — Ну как тут отказать, когда так просят…
— Не трогай его, понял? Сколько уже можно? — пытаюсь воззвать его к совести я. Но разве есть она у него?
— Трясешься за своего ненаглядного? — цедит, даже не пытаясь скрыть плещущееся через край пренебрежение.
Смотрю в глаза, полные презрения, и едва сдерживаю в себе желание расцарапать ему лицо.
— Не хочу, чтобы у Дани из-за тебя были неприятности! Не цепляй его, ясно? — смело проговариваю на выдохе.
— Ты че, Лиса, перепутала меня с кем-то? Приказывать будешь своим ручным псам, поняла? — раздраженно чеканит по слогам.
Скрипя зубами, поднимаю ведро с грязной водой и несу его до туалета.
С меня хватит! Наши диалоги всегда заканчиваются одинаково. Взаимными оскорблениями или дракой. А если так пойдет дальше — меня точно за тяжкие телесные отправят в тюрьму.
Дрожащими руками ставлю наполовину пустое по его милости ведро в раковину.