— Слушай, Лисицына, — мерзавец заходит следом, ногой придерживая дверь.
И нет, его нисколько не смущает тот факт, что туалет женский.
— Мне вот интересно, — тянет насмешливо, останавливаясь рядом, — Ты как… спишь с ними по очереди или…
Пальцы сжимают холодный алюминий до побелевших костяшек.
Поднимаю полыхающий кострищем взгляд на зеркало. Испепеляю его отражение несколько долгих секунд. По коже ползет отвратительное чувство того, что тебя смешали с грязью.
Больной. Таким как он невдомек, что в мире существует настоящая дружба, ведь его, в отличие от меня, окружает кучка таких же избалованных, испорченных недоумков.
— Что? — театрально вздергивает бровь, и его рот продолжает извергать мерзости. — С обоими сразу, Лиса? Ты из тех, кто любит пожестче?
Я вообще не помню как это произошло. Но, видимо, в какой-то момент я, в состоянии аффекта, просто схватила ведро.
Иначе как объяснить это…
Беркутов ошалело пялится на меня потемневшими, сверкающими яростью глазами. Кашляет. С волос капает вода, стекая по вытянувшемуся от удивления лицу, а идеально выглаженная рубашка — мокрая до нитки, и уже отнюдь не является белоснежной…
Глава 5
Пользуясь его секундным замешательством, бросаюсь к спасительному выходу. Налетаю на Зинаиду Генриховну, пришедшую, очевидно на разведку. Старушка, всплескивая руками, начинает громко кудахтать и корить меня за неосторожность.
— Простите, — извиняюсь я и, заприметив в проеме высокую фигуру Беркутова, пускаюсь наутек.
Бегу, активно переставляя ноги, и его разъяренный голос эхом отскакивает от стен.
— Конец тебе, Лиса! — истошно орет мне вслед.
Длинный коридор. Поворот. Пустая рекреация. В холле двое мальчишек, почесывая затылки, играют в шахматы. Сбегаю вниз по ступенькам. Чудом не сбиваю с ног достопочтенную Элеонору Андреевну.
— Лисииицына, опять ты! Ну-ка немееедленно остановись! — басит она, но я игнорирую замечание невесть откуда взявшегося классного руководителя, потому что Беркутов значительно сократил расстояние между нами, перемахнув через перила.
Ай-яй-яй. Догоняет…
Замечаю единственную настежь распахнутую дверь. На всех парах мчусь туда, в столовую.
Десятиклассники, которые по средам остаются допоздна после уроков и готовятся ко Всероссийской олимпиаде школьников, отрываются от своих тарелок, обрывая шумную дискуссию.
— Молись, дрянь! — грозно доносится за спиной.
Ныряю за символическую перегородку буфета.
— Вылезла оттуда быстро, — цедит Беркут сквозь зубы.
— Ага, как же! — качаю головой я.
Замираем оба.
Сверлит меня недобрым взглядом. Я не могу сдержать довольный смешок. Потому что его внешний вид изрядно меня веселит.
— Сюда вышла! — приказывает властно.
— Что такое? — вскидываю бровь. — Не нравится, когда тебя поливают грязью? В прямом смысле слова.
Его скулы напрягаются. Он делает резкий выпад вперед и хватает меня за блузку, дергая к пустой витрине.
— А-а-а-а-а, — верещу испуганно, когда тонкая ткань от натяжения издает опасный треск.
Хватаю пластиковый поднос, попавшийся на глаза и луплю им мальчишку.
Зажмуривается и склоняет голову чуть влево. Защищаться он не может. Потому что одной рукой держит меня, а второй — то самое ведро, явившееся орудием моей мести.
— Ты что тут делаешь? — громко возмущается работница столовой.
Изловчившись, выкручиваюсь. Но рубашке конец однозначно. Слышу как рвется, и сердце кровью обливается. Сделала себе подарок к первому сентября называется… Я вещи годами ношу, а тут такое!
Черт бы побрал тебя, Беркут!
Знаю, что если двигаться по узкому коридору, упрешься в запасной выход. Тот самый, через которые принимают продукты.
— Стой, Лиса! — горланит этот бешеный, когда я, молясь всем богам, толкаю дверь.
Открыто… Облегчение заполняет легкие.
В нос ударяет запах свежести, оставшейся после прошедшего дождя. Щурясь от солнца, перепрыгиваю через лужицы и спешу в сторону скопления народа. Там-то он вряд ли мне что-то сделает. Хотя, Рома Беркут — больной на всю кукуху, так что…
— Попадешься ты мне, Лисицына, — прилетает в спину гневно.
Он совсем близко, и сердце, гулко колошматясь о ребра, делает сальто, застревая в горле.
Во дворе дети из группы продленного дня играют в ручеек. Юркаю внутрь, пригнувшись.
— Задержите того ненормального, — кричу ребятам, озираясь.
Ручеек шумно «падает», на мгновение останавливая преследование. Смеюсь и спешно направляюсь к центральному входу. По плацу шагают кадеты. У них каждый день построение в шестнадцать тридцать.