— Я не могу ничего сделать. Она не слышит меня, — оправдываюсь тихо. — Не позволяет вытащить ее.
— Ты не виновата, Алена.
— Еще как виновата! — в корне не согласна с ней я. — Не надо было одну оставлять ее после смерти Миши.
— Ульянке-то два года всего было, ну куда там ребенку находиться. Потому и забрала я вас к себе. Как Екатерина умудрилась квартиру Михаила в карты проиграть, уму непостижимо. Ну как!? — разводит руками. — Дура безмозглая! В кого превратилась мать твоя? В алкоголичку с захмелевшими напрочь мозгами. Прости меня уж каргу ворчливую.
Да. Тогда моя мать осталась на улице. Дарственную в пьяном угаре подписала, документы отдала и все… стала человеком без определенного места жительства. Опять же сюда в Бобрино явилась. Но не к своим детям, а просто потому что идти некуда было. И если б не старая хрущевка, которую баба Маша по наказу подруги (то бишь моей бабы Раи) берегла для меня, то вообще не знаю, как дальше жили бы.
Здесь? Висели бы грузом втроем на ее шее?
— Мне надо было остаться с матерью тогда, — чувствую, как по лицу текут горячие слезы. — Может, не так все было бы…
— Еще чего придумала! Четырнадцатилетней девочке? Что ты, упаси господь! Там же двор проходной был, а не хата! Притон! — возмущается она.
Кладу расческу на комод, подхожу к постели и ложусь, укладывая голову к ней на коленки. Пахнет выпечкой и уютом. Гладит меня шершавой, трясущейся ладонью по волосам.
И ведь даже не представляет, как я благодарна судьбе за то, что она у нас есть! Этот Человек дал нам больше, чем любой другой из наших кровных родственников.
С тех пор как умерла моя родная бабушка Рая прошло уже восемь лет. И все эти годы, Лощева Мария Семеновна была рядом, как и обещала своей подруге, дружба с которой перевалила за отметку в пол века. Дарила нам заботу, тепло и любовь. Все то, что не могла подарить своим внукам…
Дочь Марии Семеновны уехала в Штаты еще тридцать лет назад. Вышла замуж, родила троих детей. Да только вот мать родную позабыла и бросила… Оборвала все ниточки. Сперва звонила реже, а потом и вовсе заявила, что у нее теперь своя семья. Баба Маша даже внуков своих ни разу не видела. Ей дали понять, что в Америке не ждут с распростертыми объятиями. И, к сожалению, сами приезжать они тоже не собирались.
Я вот не понимаю, как можно вычеркнуть из жизни свою мать? Спокойно ли спится после этого? У бабы Маши сердце рвется на части от неизвестности. Живы ли? Здоровы ли? А им плевать. Как же так?
— Паровозов за тебя спрашивал, — вдруг говорит мне.
— Видела его на остановке, подвезти хотел, но я отказалась.
— Алена, я тебя прошу, осторожнее с ним, — тревожится она. — Это уже не тот наш Илюша. Слухи про него нехорошие ходют. Что папаша его — бандит, что он по его следу пошел. Делами занимается грязными с этими своими дружками. Черепанов вернулся из колонии, так тут же в Жулебино магазин центральный ограбили.
Вдоль спины бежит холодок. Слышала я про это.
— Сядет Паровозов, если так дальше пойдет.
— Говорить придет завтра, — признаюсь ей, ощущая как трусливо сердце загоняется о ребра.
— Не пущу на порог! Ишь глаз на кого положил! В грязь тебя затащить хочет!
— Ба, надо говорить. В Москву ехать хочет. На машине ведь теперь.
— Я сама с ним так поговорю кастрюлей по голове!
Улыбаюсь.
— Алена, Алена, — причитает, заплетая косу. — Боюсь я за тебя. Как бы не обидел. У него ж на морде написано, что ему, медведю, надобно.
— Нет, ба, он не станет…
— В Москве там мальчика нет у тебя? — спрашивает и голос ее дрожит. Опять распереживалась вся.
Встаю, чтобы накапать капли.
— Не нужен мне никто. Школу закончу — уйду от матери. Пойду работать на полный день, Ульяну заберу, — говорю решительно.
— А учиться, Ален?
— Посмотрим, — сглатываю ком, застрявший в горле.
Поступить в институт я очень хотела бы… но еще больше я хочу, чтобы моя сестра не видела весь тот кошмар, который ежедневно происходит в месте, именуемым домом…
Паровоз явился к обеду. Я к тому времени успела провести уборку всего дома. Бабушка пошла соседке ставить уколы, и так случилось, что мы оказались втроем: я, он и Ульянка, которую я закрыла в зале, посадив перед этим за раскраску.
— Обедом-то угостишь, хозяйка? — ухмыляется он, усаживаясь за стол.