Киваю. Наливаю тарелку борща. Ставлю второе на разогрев. Чувствую взгляд его опять. Давит и нервирует до невозможного.
Пока ест, разглядываю исподтишка. Знакомые черты лица. Но уже не мальчика, а почти мужчины. Четко очерченный подбородок, дважды сломанный нос с горбинкой, едва заметный шрам на скуле и цепкий, недобрый прищур. Но в целом, для бандита Илья слишком хорош.
Наконец, покончив с обедом, откидывается на спинку стула.
— Че там в Москве, Ален? Обижает кто? — интересуется сурово.
— Нет, — отвечаю тут же.
— Ну врешь ведь, — смотрит сверху вниз. — Убью за тебя, поняла?
— Илья, — хочу убрать пустые тарелки, но он вдруг резко ловит и сжимает мое запястье.
Поднимаю на него глаза. Чуть ослабевает хватку.
— Алена, я не буду вокруг да около ходить. Переберусь в столицу и заберу тебя от этой…
— Что ты такое говоришь? — выдергиваю руку и чувствую, как вспыхивают щеки.
— Не сахарно там тебе, думаешь не знаю, не вижу? — наклоняется вперед. — Со мной жить будешь.
— Нет Илья, не буду, — качаю головой.
— Че это нет? — раздражается, злится. Встает, напирает на меня. — Ты мне нравишься. Очень. Сама знаешь.
— Прекрати, — делаю шаг назад, упираясь спиной в старый, монотонно жужжащий холодильник.
— Бабка не вечная, матери ты не нужна. Со мной будешь, поняла? — повторяет на полном серьезе. И мне страшно становится. Столько в его голосе стали и непоколебимой уверенности.
— Илья…
— Деньги найду. Ляль, хорошо жить будешь, ни в чем не отказывая себе.
— Не нужны мне твои деньги! — отхожу в сторону и хватаю полотенце, просто первое что попалось под руку. — Знаю я откуда они у тебя! Грязные, кровавые! Зачем ты туда полез? Зачем?
В несколько шагов добирается до меня.
— Не знаешь ничего, не трепи языком, — выдирает из рук вафельное полотенце.
— В тюрьму попадешь, Илья! И отец тебя твой не спасет.
Низко и хрипло смеется.
— Бабка что ль настращала?
— Нет. Я просто слышала про магазин и другое. Это же все вы, верно? Черепанов твой, Кабан, Кощей, — смело задираю подбородок.
— А если и да, то что? — хватает за руку. — Кто как может, тот так и крутится, Ляль. Думаешь, деньги твоих одноклассников-мажоров честным трудом заработаны? Кто-то ворует, кто-то грабит. Ты вроде не среди розовых единорогов живешь, должна понимать.
Качаю головой.
— Ты после армии совсем другой вернулся, — признаюсь честно. — Говоришь страшные вещи. Послушай себя! Ты преступником готов стать, а может он и есть уже… Отпусти мою руку, пожалуйста.
Медлит, но потом все же размыкает пальцы.
— Алена…
— Паровозов, пожалуйста, оставь меня в покое, я не хочу во все это…
— А че хочешь? Думаешь, лучше кого-то найдешь? Может, уже нашла? — сверлит меня взглядом, от которого кровь стынет в жилах. — Ну?
— Нет, мне не до этого, знаешь ли… Я просто хочу ради Ульяны вырваться из болота, а ты, Паровозов, хочешь утащить меня в него лишь глубже! — произношу на одном дыхании.
— Ляль, там такие котята у Петровны! — слышим мы голос бабушки Маши, доносящийся из прихожей. Продолжаем смотреть друг на друга.
— Я тебе все сказал и надеюсь, что ты услышала, — склоняясь к уху, сквозь зубы заявляет он.
Холодные губы касаются щеки, как раз в ту секунду, когда бабушка появляется на кухне.
— А ну-ка пшел прочь от нее, бандюган треклятый! — резко меняется интонация ее голоса.
— И тебе, Семеновна, добрый день, — заявляет он ей в ответ мрачно и, накинув куртку на плечо, уходит…
Глава 8
В Москву на электричке мы вернулись к семи вечера. К счастью, Паровозов в тот день больше не появился. Однако даже несмотря на это, его слова все еще висели надо мной будто дамоклов меч[2].
«Со мной будешь, поняла?» — стучит набатом в ушах голос Паровоза.
От его колючего взгляда до сих пор кровь стынет в жилах. Почему-то мне кажется, что Илья так просто не отстанет. Он с детства такой: если уж вбил себе что-то в голову, то не переубедить. И нет, он меня никогда не обижал, но эта его уверенность в том, что я должна быть с ним, меня изрядно напугала.
Признаться, я и раньше замечала его интерес ко мне, но Женька, мой погибший двоюродный брат, всегда просил его попридержать коней, мол мелкая, чего тебе от нее сейчас надо. Тот и не перечил до поры до времени.
Я надеялась, что после службы в армии эти его «чувства» ко мне поугаснут, но… вышло как-то совсем наоборот. Помню явился пьяным в дым под утро и заявил, что ждал нашей встречи. Целоваться полез, благо бабушка Маша пыл его тогда остудила. Веником жестким отлупила так, что мало не показалось точно.