Вспомнив о туфлях Эмили, я с беспокойством спросила:
- А туфли были очень дорогие?
- Конечно, дорогие. Что у нашей Эмми есть дешевое из шмоток? У нее даже постельное белье дизайнерское. Но ты сильно не переживай. Она еще тот шопоголик. Будет только рада лишний раз пройтись по обувным магазинам, - успокоила меня подруга.
- Все равно, как-то неудобно, - нахмурилась я. - Я могла бы ей отдавать деньги по частям, с каждой зарплаты.
- Приедет Эмили, разберемся, - резюмировала Джулия.
- Хорошо, - кивнула я.
Мне вдруг так захотелось домой, уютно свернуться в своем любимом старом кресле или поболтать с Джули и Эмили о какой-нибудь ерунде за чашкой горячего ароматного кофе с корицей.
- Я скучаю по тебе, по Эмми и по дому, - неосознанно призналась я, вздыхая.
- Ну совсем скоро мы увидимся, - ободряюще сказала подруга.
- Да, совсем скоро, - повторила я эхом и, попрощавшись с подругой, грустно опустилась на диван.
Мой желудок вновь дал о себе знать глухим спазмом и я пошла к кухонной консоли, на столе которой Дуглас оставил ланч.
Так пролетел день - от нечего делать я все же провела небольшую экскурсию по пентхаусу, в котором без труда можно было заблудиться. Помимо кабинета и нескольких спален на втором уровне, здесь были и комната для прислуги, и помещение для охраны, где закрылся Дуглас, и даже спортзал с сауной и джакузи.
Проведя экскурсию по апартаментам, я не знала, чем себя занять, но вспомнив, как я на автомате бросила в сумку мой любимый потрепанный томик Шарлотты Бронте "Джейн Эйр", пошла его доставать из багажа. Свернувшись на просторном диване я открыла книгу и, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, попыталась погрузиться в увлекательный мир Викторианской Англии.
Ровно в 15.00 в фойе появились две женщины неопределенного возраста и, поздоровавшись со мной, тихо поинтересовались:
- Мы можем убрать апартаменты?
Я кивнула, и стараясь абстрагироваться от “персонала”, как назвал Дуглас служащих, ушла в свою комнату, куда телохранитель перенес мои вещи.
Спустившись в гостиную, я несколько раз порывалась вызвать Дугласа, чтобы тот позвонил Барретту и отпросил меня погулять до Центрального парка, но каждый раз останавливала себя - мне казалось, что чем меньше я о себе напоминаю, тем лучше. Я смотрела на стрелки часов, которые приближались к девяти вечера, и тихо радовалась - может быть обо мне уже забыли и даже не вспомнят, заменив меня на женщину, которая больше подходила бы Барретту и по опыту, и по статусу - например, вызовет Сашу из Сиэтла, а меня отправят домой ближайшим рейсом.
Но в начале десятого послышался шум лифта, и через минуту на пороге гостиной появился сам хозяин. Он был в деловом костюме, с дорогим кожаным портфелем для ноутбука и сотовым, по которому он разговаривал. Бросив равнодушный взгляд в мою сторону, он ушел в кабинет, так и не обратив на меня внимания, и оставался там еще как минимум полчаса в рабочем режиме, в течение которых постоянно звонил телефон и иногда слышался тихий баритон Барретта.
Склонив голову к книге, я пыталась сосредоточиться на тексте, но, признаться, получалось с трудом. Меня не оставляла в покое одна мысль - за те два дня, которые я успела его узнать, он не выпускал из рук телефона или ноута и был в рабочем режиме нон-стопом. Называя его хозяином жизни, я никак не предполагала, что он до такой степени работоголик. От этого простого вывода я чувствовала досаду на саму себя, будто я где-то допустила ошибку или упущение в характеристике этого непонятного человека.
Я порывалась несколько раз уйти в свою комнату, но моя надежда, что сейчас меня объявят свободной, и я смогу улететь уже вечерним рейсом в Сиэтл, не позволяла мне спрятаться в одной из многочисленных комнат этого лабиринта.
Внезапно в кабинете все стихло, и через пять минут на пороге гостиной появился Барретт. Он не спеша прошел к бару и, плеснув в хрустальный стакан немного виски, вновь сел в свое кресло, а я, подогнув под себя ноги и опустив голову к книге, так и сидела на просторном диване и пыталась не реагировать на его присутствие.
- Подойди ко мне, - услышала я его спокойный голос.
От волнения мое сердце учащенно забилось, и я, аккуратно закрыв книгу, встала и приблизилась к нему.
Некоторое время он оценивающе рассматривал меня в юбке-тенниске и рубашке и внезапно произнес:
- Иди переоденься во что-нибудь более приличное, я хочу поужинать.
Мое сердце болезненно сжалось, и я нахмурилась, не услышав слов о долгожданной свободе. Но все еще надеясь, что это произойдет позже, может быть, после ужина, я попыталась успокоиться.