- Нет!
- Это приказ Рихарда, - Цукиеми был неумолим.
- Папочке захотелось, чтобы я был поближе? - язвительно усмехнулся Хорхе.
- Я поддерживаю его решение. Клан Идзанами должен быть постоянно на виду, когда зажглись звезды.
Хорхе молчал некоторое время, будто раздумывал. Эх, хотел бы сейчас Данте видеть его лицо!
- Уж не думаете ли вы, что я совершу нечто столь безумное? - в голосе Хорхе прозвучала вселенская обида.
- Клан Идзанами сейчас должен быть вместе, - продолжил настаивать Цукиеми.
Установилась тишина. Было слышно, как в траве стрекочут кузнечики, и ветер шелестит листвой в саду.
- Ты собираешься вернуться в Еминокуни? - спросил Хорхе.
- В этом пока нет необходимости. К тому же мне отдали в Академии Аши историю. Несколько раз в неделю придется там появляться, - в голосе Цукиеми прозвучала улыбка, и Данте впервые задумался, что связывало этих двоих. Хорхе говорил о Боге Счета Лун едва ли не чаще, чем о собственном родителе. Неужели, они были так близки?
- Похоже, у меня нет выбора, правда? - капитулировал Хорхе.
- Можешь, конечно, повыпендриваться. К тебе придет Эхисса с визитом.
- Сомнительное счастье! - фыркнул родитель Данте.
Молодой Хищник осторожно уселся на пятую точку, потому что ноги гудели от напряжения, и принялся напряженно рассуждать. Разговор велся об Академии Аши. Хорхе кем-то назначили, и он очень упирался. Вопрос: кем? И означает ли это, что его родитель останется рядом, никуда не уйдет? Может, это эгоистично, но Данте от этой мысли ощутил радость.
- Я слышал, что у тебя остался чай, что давала Эхисса, - намекнул Цукиеми.
- Нет-нет, посланцев с дурными вестями положено казнить, а не поить любимым чаем!
- Сделаешь исключение по старой дружбе?
Данте не стал слушать дальше, посчитав, что ничего интересного больше не будет. К тому же следить за старыми друзьями, слышать, как они общаются, казалось неправильным. И навевало тоску, будило одиночество. В такие моменты Данте ощущал себя одним во всей вселенной. Поэтому он осторожно поднялся и пошел прочь. Он решил этих двоих оставить вдвоем, и вернуться к Ебрахию. В конце концов, у него были подозрения, которые стоило разрешить.
Данте слез с дерева и обозрел ствол. Следы некоторых действий скрыть трудно, ведь его когти оставляли глубокие царапины. Но всегда можно сказать, что он лазил на крышу, чтобы посмотреть на небо. Старая привычка, и Хорхе о ней знал. Данте вновь с тоской посмотрел на дом.
Давно знакомая дорога через сад. В искусственном водоеме отражаются рваные облака; наверное, дожди еще не прекратились. Солнце сегодня выглядывает, но редко и торопится скрыться. Гору Сумеру, величественную и отстраненную, видно нечетко, она вся укрыта облаками и дымкой тумана. Данте вздохнул и пошел к пробоине в стене. У нее он уселся на свое обычное место и принялся ждать.
Ебрахий появился почти сразу, будто следил за местностью из какого-то укрытия. Но вышел он важно и плавно, с напускным спокойствием на лице и легким высокомерием, похоже, пытался копировать родителя, но неудачно. Ничего не говоря, он уселся напротив и стал пристально смотреть на Данте. Они молчали долго, рассматривали друг друга. Данте пытался отыскать знакомые черты, но чем больше смотрел, тем меньше находил, и это огорчало его все больше.
- У меня был друг, - заговорил он, нарушая тишину, глядя на Ебрахия сквозь прозрачную стенку барьера. - Давно, в прошлой жизни. Он думал, что я девушка и был в меня влюблен. Однажды он признался мне, что обязательно бы посватался ко мне, если бы не носил проклятие своего рода. Это было в веселом доме.
- Зачем ты мне все это рассказываешь? - красные, но более темного оттенка, чем у Цукиеми, глаза смотрели на Данте. И в них было возмущение и… потрясение. И какая-то странная, шальная надежда, такая же, которую ощущал сейчас сам Данте.
- Однажды в моем доме он услышал тень. Когда служанка говорила о том, что мне пора сменить бинты, и заподозрил, что у его возлюбленной такое же проклятие, как и у него. Позже он прижал меня к стене и узнал мою тайну. О том, что я не девушка. И никогда ею не был…
Данте замолчал, хотя ему хотелось говорить дальше. Ему хотелось рассказать, как друг шел за ним, когда его похитили йокаи. А потом нашел в грязи, грязного и слабого, пережившего ад, который Данте сам же и устроил. Но он молчал. Просто смотрел умоляюще.
- Кто тебе это рассказал? - наконец выдохнул ошеломленный Ебрахий.
- Никто.
- Лжешь! - его лицо покрылось красными пятнами ярости. Он подорвался на ноги и бросился вперед, но был остановлен непреклонным барьером. Не будь его, случилась бы очередная потасовка. - Считай, что тебе удалось надругаться над моими воспоминаниями!