— Ну что, Жора-Обжора, вот до чего довело тебя твое неверие! — ехидно произнесла она.
— Помоги, Пятница, пожалуйста! — снова прохрипел я.
— А не ты ли поливал меня ледяной водицей? Вот теперь сам и лежишь, как холодный айсберг! Бесчувственный чурбан... Так тебе и надо!
Я хотел сказать что-то, но губы опять сомкнулись, и я лишь застучал зубами.
— Эх, ты! Ну ладно, помогу... — сжалилась девчонка и, подняв с пола увесистый меч, тускло сверкающий рубинами и изумрудами, в два-три взмаха разнесла надоевший саркофаг вдребезги. Я от неожиданности не удержался на постаменте и рухнул на мраморные плиты. Но, чтобы не было больно от удара, взял да и проснулся...
Ох, ребята, как же я тогда замерз! Я лежал, согнувшись калачиком, зажав руки в коленках. Все мое мокрое тело посинело и покрылось крупными мурашками. Зубы стучали. Подвывая точно волк на луну, я кое-как поднялся и принялся разминать свои суставы и мышцы. Какие-то мелкие камешки и хвоя так впились в плечи, что и не думали отлипать, отпечатавшись на моей коже, как древние растения на угольных срезах.
Было раннее утро. В пещере уже отчетливо различались стены и своды. Паутина пестрела сотнями запутавшихся в нее мошек. Девчонка лежала у стенки спиной ко мне тоже сложившись «по-старушечьи». Видать, и ей было прохладненько!
Кряхтя и ахая, я заставил себя сделать несколько резких приседаний, а потом упал и отжался десять раз, затем побоксовал по-тайски невидимого противника и немного станцевал в стиле брейк-данс. Согревшись и прогнав остатки сна, я выглянул из пещеры. Но ничего не увидел! Да-да! Прямо передо мной разливалось безбрежное молочное море, из которого кое-где проглядывали темно-розовые кисельные берега, то бишь гранитные выступы. Я, грешным делом, хотел даже ужё пригубить эту сливочную массу, но вовремя спохватился. Минут пять я стоял, всматриваясь в белое бескрайнее пространство, потирая глаза и соображая, где же мы находимся и что с нами вчера было. А когда все вспомнил, то и догадался, что это на реку и близлежащие горы опустился под утро ну очень плотный туман. После грозы стало гораздо прохладнее.
Я, поеживаясь, вернулся в пещеру. Вот так погодка! Да в таком молоке нас ни одна собака не отыщет, ни один вертолет не заметит! Что же, еще день тут куковать?! Страшно захотелось есть. Я обшарил все карманы и разложил их содержимое на мшистый валун. Предметов оказалось немного: ключ от дома с брелоком-фонариком, мобила, расческа, полупустая зажигалка, жутко растаявшая жвачка, перочинный ножичек да рубля два мелочью... Вот и все мое богатство, если, конечно, не считать серебряного крестика на шее, напульсника «СПАРТАК» на левом запястье да маленькой серьги в правом ухе. Солнца видно не было и подсушить эти вещи не представлялось возможным. А как же хотелось поскорее звякнуть домой и утешить родителей и тетю Клаву, да и огонек развести бы хоть небольшой было пределом желаемого... Я вздохнул и принялся отделять жвачку от обертки, хотя и понимал, что эта штука лишь еще больше усилит мой аппетит. Но все равно хоть что-то я должен был обязательно пожевать. Освободить резинку не удалось, и тогда я положил ее в рот вместе с бумажкой. Поднялась Пашка-Пятница. Согнувшись, как бабулька-уключница, и засунув озябшие ладони в широкие рукава платья, она, осторожно ступая на камни, подошла ко мне. Прохрипела: