— Паш, я уже все! Ты скоро?
— Да-да! Я сейчас. Подожди еще одну минуточку! — засуетилась девчонка, и я облегченно выдохнул, поняв, что она не заметила моего предательства.
Чуть успокоившись, я зачерпнул прохладной зеленой воды и с большим удовольствием пару раз плеснул себе в лицо, пытаясь потушить этот небывалый внутренний жар, а потом решительно вышел на сушу.
Пашка тоже уже шла мне навстречу, и ничего необычного в ней уже не было.
— Отчего у тебя такое красное лицо? — спросила она, внимательно поглядев на меня.
— Видать, обгорел. Или грязь болотная разъела, — смутился я и поспешно отвернулся.
— Пока в бучиле сидел, солнце жгло нещадно. А оно сегодня очень жаркое, почти как в Египте, — буркнул я, отжимая майку.
— Да, после купания это всегда острее ощущается, — сказала девчонка и добавила, прикладывая ладошки к своим розовым щечкам:
— Кажется, и я тоже подпалилась... Никогда еще так загорать не приходилось.
— Тебе это идет! — сделал я небольшой комплимент, желая хоть как-то загладить свою вину перед Пашкой. — А я вот жирный, поэтому всегда пылаю, как котлета на сковородке!
Пашка улыбнулась, и щечки ее стали заметно краснее. Сердце мое вдруг снова волнительно заколотилось, и я поймал себя на мысли, что хочу говорить этой девчонке только хорошие слова и что вся моя злоба куда-то исчезла, словно ушла во время купания в мутные воды этого мрачного болота. Передо мной снова возникал дивный силуэт посреди красного солнца, и я понимал, что Пашка — не простая девчонка. А вот какая — я еще толком не мог понять и разобраться. И еще меня жгло чувство стыда за тот свой поступок, когда я, нарушив свое слово, обернулся, подло проникнув в дивную тайну этой сказочной феи. Прасковья победила меня и в этот раз, и, что удивительно, я вовсе не обиделся на нее, а, наоборот, впервые испытал восхищение ею!
Я починил зажигалку и принялся собирать хворост для костра. Пашка сидела на камне и расчесывала моей расческой свои длинные волосы. Какая же она была красивая в те минуты заката! Даже наша классная прелестница Люська Белицина со всей своей любовью к французской моде и косметике не могла бы сейчас сравниться с ней.
Я не находил себе места от стыда и волнения: ведь я столько сделал зла этой девчонке, а она так покорно все это принимала... Да и какая же она оказалась классная! Боясь, что Пятница заметит, что со мной что-то происходит, я старался не глядеть на нее и не разговаривать, занимаясь делами. Быстро развел костер, сделал запас дров для него. Потом Пашка стала сушить над огнем свое платье и мою майку, а я ушел на другой край островка и принялся там за сооружение шалаша для ночлега. Когда я вернулся, уже темнело. Болото курилось густым призрачным туманом. Коряги, кочки, отдельные деревья принимали в нем тревожные очертания. Отовсюду слышались какие-то злобные и печальные звуки. Стало свежо. Резче запахло болотом. Пашка сидела у догорающего костра, глядела на огоньки и поглаживала свои волосы, уже собранные в привычные озорные косички. Я по-быстрому оделся и от теплой и сухой майки впервые за столько времени испытал большое наслаждение. Стали оживляться комары. Я кинул на уголья охапку сырой травы. Дым повалил густой и едкий, а жужжание сразу же прекратилось.
— Господи, как же я устала сегодня! — произнесла Прасковья и зевнула, прикрывая рот ладошкой.
Передо мной была обычная вредная Пашка, но я почувствовал, что никогда в жизни еще не встречал такой девчонки, как она. Было в ней что-то такое, чего я еще никак не мог выразить ни словами, ни делами. Кто же ты на самом деле — странная девочка Прасковья из Подмосковья, обычная юная христианка или же дивная берегиня, сказочная нимфа Мещерского края?
— Да, славный выдался денек! — сказал я и... тоже зевнул. — Но ничего, думаю, что на этом наши приключения закончатся. Завтра вертолет обязательно нас разыщет.
— Ты так думаешь?
— Конечно! Нам здесь больше делать нечего! Пошли-ка лучше спать.
Мы перебрались к шалашу. Благо, дым от костра падал прямо на него. Хоть и пахло затхлой горечью, как от осенних костров, но зато комары держались на почтительном расстоянии. Забравшись внутрь шалаша, мы легли на подстилку из трав и веток каждый у своей стенки и расслабились. Усталость была действительно еще похлеще той, что я испытал после вынужденного купания в реке с ее омутами и быстринами. Болото же оказалось более грозным и серьезным испытанием. Какое-то время мы слышали лишь тревожные звуки, доносящиеся с окрестных топей. Потом я спросил: