— воскликнул я, поднимаясь.
— Ну как? Теперь лучше?
— Еще бы! Супер! Клёвые
кроссовочки получились! Паш, да ты гений!
Девчонка улыбнулась и
поправила переставшее теперь закрываться на груди платье. И тут я спохватился: — Вертолет! Где он?!
Мы прислушались. Стояла
мертвая тишина. Даже птицы стали затихать, забившись в прохладные заросли.
Солнце начинало припекать. В лесу сразу сделалось душно и влажно.
— Эх, улетел! — выдохнул
я. — Ну-у-у… Все из-за этого сучка! — и я от злости пнул корягу ногой, забыв, что теперь я раненый.
Пришлось вновь издавать
вопль и скакать возле сосен на одной ноге.
— Ну зачем ты?!
Осторожней надо! А то опять кровь пойдет! — упрекнула меня Пашка.
Мы вышли на поляну. Тут
уже было страшное пекло. Вертолет больше не появлялся, если только, конечно, это был именно он. Может, улетел на дозаправку.
— Ладно, Паш, давай
лучше двинем к горам. Там-то уж надежнее всего будет местечко! Залезем на
сопочку повыше — нас даже со спутника заметят! Только вот нам надо будет
держаться северного направления. Ты как, в этих всяких азимутах разбираешься?
— Угу! Меня бабушка еще
учила, чтоб в лесу не заблудиться.
— Серьезно?! Ну, тогда
мы не пропадем!
— Так, сейчас определим,
где тут север, — сказала Прасковья и, оглядевшись, подошла, наверное, к
столетней сосне. — Вот смотри: комель деревьев на северной стороне обрастает
мхом и лишайниками, и кора на дереве должна быть тут более темной и шершавой.
Камни, валежник, пни тоже обрастают на севере. А ночью северная сторона неба
светлее южной. Жаль, у нас нет часов, а то тоже можно было бы определить нужное
направление.
— Как это?
— Надо днем часовую
стрелку направить на солнце. Линия, делящая угол между стрелкой и цифрой два (а
зимой будет цифра один) пополам, покажет направление на юг! Понятно?
— Здорово! А я этого и
не знал, — сказал я и почесал затылок. — Ну, тогда вперед, моя умная Пятница!
— Идемте, сеньор
Робинзон!
В Пашкиных онучах идти
стало гораздо веселей. Правда, опять заворочался предательский голод. Палец
ныть перестал, и настроение у меня вновь улучшилось. Скоро в лесу стало совсем
как в бане. Остро запахло смолой и испарениями земли. Захотелось пить. Ветер
почти не залетал к подножию высоченных сосен, и поэтому нам стало не хватать
кислорода. Мучила испарина. Чтоб не думать об этих временных неудобствах
лесного быта, мы шли и болтали о школе. Рассказывали друг другу о любимых и
нелюбимых предметах, об учителях, об одноклассниках, о своей успеваемости…
Так незаметно мы прошли несколько километров. За это время разыгрался уже
совсем волчий аппетит, жажда постепенно вынудила нас замолчать, пот противно
промочил одежонку. Один раз вновь появлялся гул в небе. Но теперь это было
западнее нас. Еще мы как-то заметили на небе белую полосу — след от реактивного
самолета. Захотелось поскорее выбраться из-под душного полога леса и, достигнув
высот, вновь осмотреть разом все окрестности, да и самих себя открыть всему
миру. Сколько уже натикало времени, мы не знали. Отдыхали. Снова брели. Летний
день долог… Наконец, перерывы стали все более частыми и продолжительными. И
лишь когда солнце угомонилось, в лесу сделалось несколько прохладнее. Я понял, что и сегодня нам спасателей не дождаться и до гор не добраться. Палец от долгой
ходьбы опять разболелся и закровоточил. Пашке пришлось сменить повязку. Я был
ей так благодарен за это. И зачем я только обижал эту девчонку? Ведь ей сейчас
было нелегко: таскаться тут по лесам и болотам голодной и уставшей, да еще и со
мной возиться — с человеком, часто ее обижавшим… Хотелось сделать для нее
что-нибудь доброе, приятное, чтобы она хотя бы улыбнулась, расслабилась. Но что
я мог? Когда солнце стало скатываться с небосклона, все мои мысли переключились
на решение проблемы нашего вероятного ночлега в лесу. Перспектива была
малоприятная: коротать темное время суток в компании змей, клещей, комаров да
муравьев.
А ведь в этих лесах еще
и медведи, и волки, и кабаны водятся! Тайга все-таки! Тут кое-кто даже с
сасквачами встречался! От столь грустных дум доброе мое настроение сильно
испортилось. Я взглянул на Пашку. Она выглядела крайне уставшей. Брела как-то
понуро, держа в руке сосновую веточку с шишкой на конце, и даже не отбивалась
от мошек. Всегда живые косички теперь как-то беспомощно свисали на расстегнутое
платье, из-под которого белела кружевная «ночнушка». Девчонка стоически
переносила все испытания. И это придавало сил и мне самому. И тут меня осенило: да ведь она, наверно, молится! Просит о помощи свою Параскеву! Интересно, что
она для нее сделает? Да и вообще интересно, кто она такая — эта святая Пятница?
Что за страдания претерпела, чтобы считаться великой мученицей? Как, где жила и
что делала? Надо было бы расспросить об этом у Пашки. Ход моих мыслей прервался
самым неожиданным образом, так как мы вдруг вышли на большую поляну, окруженную
елями и кустарником. Но не это нас удивило, а то, что прямо посреди этого
пространства, размером со школьный спортзал, красовалась аккуратно спиленная и
уложенная на земле толстая сосна, а прямо возле нее чернел здоровенный круг
кострища!
— Ого! — присвистнул я.
— Да тут, оказывается, были люди!
Однако, подбежав к
центру поляны, я увидел, что на обгоревшей земле уже растут какие-то
коричневые, оранжевые, ярко-красные, похожие на чайные чашечки, грибы.
— Жор, а здесь правда
кто-то отдыхал! — воскликнула Пашка, поднимая из травы пустую бутылку.
— Отдыхать-то отдыхал,
но боюсь, что это было еще прошлым летом.
— Да, жаль, конечно, но
ты прав… — согласилась девчонка, осматривая странные грибы.
— Какие забавные!
Впервые такие встречаю.
— Вот если б они были
еще и съедобны! — вздохнул я и прошелся по поляне.
На лес уже опускался
тихий золотистый вечер. Похоже, нам следовало бы заночевать именно здесь.
Разведем без опаски большой костер и как-нибудь возле него и перекантуемся до
рассвета. Главное, запасти дровец побольше. Я доложил свое решение Прасковье, и
она, тихо вздохнув, согласилась. Пошли, как говорится, в лес по дрова.
Осторожно, чтобы не напороться на разомлевшую от дневной жары змею, перетряхивали
валежник и стаскивали его к центру поляны. Потом я решил нарезать еловой лапки
для лежанки и удалился чуть подальше в глубь леса к скоплению молоденьких
изумрудных красавиц. Здесь я неожиданно наткнулся на небольшую полянку и — о, чудо! — увидел, что тут повсюду торчат крепыши-боровички!
— Ура! — издал я
счастливый вопль и, забыв обо всем на свете, вытащил поскорее ножичек и
принялся с удовольствием надрезать толстые ножки.
Обшарив всю поляну и ее
окрестности, я навалил довольно приличную горку белых грибов. Слюни густо
заполнили мой рот, когда я понял, что сытный ужин нам обеспечен! Вот
повезло-то! Похоже, это мой Георгий Небесный помог или же Параскева постаралась
обрадовать свою земную тезку! Не зря же девчонка так долго и усердно молилась!
И место для ночлега так неожиданно нашли, а вот теперь и пищу, да еще какую!
— Паш, иди сюда скорее!
— позвал я свою спутницу.
Однако девчонка,
взволнованная моим длительным отсутствием, уже сама искала меня среди мохнатых
елей.
— Что случилось? —
спросила она.
— Паш, смотри-ка, что я
нашел! Живем теперь!
— Ой, какие милые! —
искренне обрадовалась Пятница.
Я стянул с себя майку и,