практически не ощущался, сумрак царил вечерний. Я стал подумывать о том, как бы
ночь не застала нас тут врасплох. Поэтому пока шли, приглядывал подходящее
местечко для ночлега. И нам в этом, кажется, опять повезло!
Я заметил два толстых
дерева, наполовину зависших над землей примерно на высоте двух-трех метров.
Падая, эти сосны-близнецы уперлись в стволы своих соседей, да так и не смогли
достигнуть белого ковра. Висели они тут, судя по всему, уже весьма долго, так
что сверху их древесина уже сгнила. Кора вместе с лишайниками свисала вниз
причудливой лохматой бахромой. А снизу эти стволы были еще крепки, и я, немного
поразмыслив, смекнул, что из этих низверженных исполинов выйдет для нас
неплохая ночлежка. Если поработать ножом и руками, выйдут неплохие природные
гамаки, правда, не раскачивающиеся, но зато висящие над землей.
— Остановимся здесь! —
предложил я, вынимая нож из кармана бриджей.
— А что так?! —
удивилась Пашка, озираясь по сторонам. Это место ей, видно, не очень-то и
понравилось. — Может, еще пройдем? Вдруг лес уже кончается! — попыталась она
меня переубедить.
— Вряд ли он
кончается… а ночь-то вот, сдается мне, кажется, уже начинается. Смотри, туман
потянул по низинам, и уже в десяти метрах плохо видно. Пора к Берендею на
ночлег проситься!
— Да где же мы тут
заночуем?! — оглядывалась девчонка. — Прямо на земле, что ли?! А я, знаешь, кажется, гадюку видела — вон там на коряге лежала…
— Зачем на земле? Над
землей поспим! Короче, ты давай пока займись костерком, а я нам кроватки
приготовлю.
Девчонка ничего толком
не поняла, но пошла собирать хворост, то и дело оглядываясь на меня.
— Смотри, не схвати там
случайно свою гадюку! — предупредил я, улыбаясь, и полез на сосну.
Стволы были толстенные,
наверно, до метра шириной. Поднявшись над землей метра на два, я устроился
поудобнее
и принялся кромсать податливую плоть мертвого дерева. Куски летели вниз
сплошным потоком, и Пашка, все еще не понимая моих намерений, частенько за мной
подглядывала. А план мой был прост: продолбить в соснах углубления по длине и
ширине наших тел, потом выстлать эти ниши мхом да лапкой и пожалуйста — готовы
спальные мешки! Наверху все же безопаснее, чем на земле, не всякая еще гадюка
сюда сунется, да и от всякого мелкого и крупного зверья будем подальше. Сверху
и оборону держать удобнее, да и воздух тут немного почище, и нет сквозняков!
Так себя подбадривал я и увлеченно работал. Когда в лесу стало совсем темно, а
Пашка развела уже костерок, я, наконец, закончил свою оказавшуюся нелегкой
работу. Утер пот, отряхнулся от трухи, полюбовался малость своим творением.
Потом примерил свою «кроватку». Для моей комплекции оказалось несколько
тесновато, но на одном боку лежать можно было спокойно. Зато ночью не будешь
вертеться во сне и не выпадешь из гнезда! А если лечь на спину, то будешь как
фараон
Эхнатон в саркофаге. Зато тепло, сухо и мухи, то есть комары, не кусают!
Я спустился на землю.
Было бы неплохо подкрепиться! Этот толстопятый Михайло Потапыч испортил нам
весь малиновый обед. Не дай Бог, если он еще и сюда забредет! В сказочном лесу, как и положено, стало не только темно и прохладно, но и страшновато! Начали
раздаваться резкие тревожащие звуки: то что-то щелкнет, то треснет, то кто-то
хохотнет, то застонет, то провоет… Короче, фильм ужасов — да и только!
Захотелось поскорее подняться наверх. И тут у подножия упавших сосен я вдруг
обнаружил несколько грибов, похожих на сыроежки. Срезал их, понюхал. Вроде, приятный дух! Я нанизал их на прутик и стал жарить. Пашка, протягивавшая к огню
свои ладони, с большим изумлением поглядела на меня. Спросила: — Жор, а они съедобны?
— Еще бы! — весело
отозвался я.
— Ты уверен?
— Все грибы съедобны,
надо лишь их как следует приготовить! Ты будешь есть?
— Нет, спасибо, что-то
не хочется… — как-то печально улыбнулась девчонка, хотя наверняка проглотила
слюнки.
Грибы жарились и пахли,
в целом, неплохо. Через несколько минут Паша опять спросила: — Ты что, серьезно
будешь их есть?
— А что?
— Это же поганки!
— А ты знаешь?
— Не уверена, конечно,
но среди съедобных мне такие неизвестны.
— У вас в Мещере такие
не растут. Это гриб «уральский следопыт» — помесь груздя с сыроежкой. Отменный
вкус! — пошутил я и понял, что будь они хоть трижды мухоморами, я все равно их
съем, ибо живот мой настоятельно требовал поступить именно так — и чем быстрее, тем лучше!
Но я все же решил не
спешить, а прожарить грибочки получше — так, на всякий случай… Чтобы не
думать о плохом, взял и сменил тему разговора.
— Паш, а вы в своем доме
живете?
— Нет, у нас
двухкомнатная квартира в двухэтажном доме.
— И на втором этаже,
так?
— Да, а как ты догадался?!
— Ну, это элементарно,
Ватсон. Три двойки — оно как-то приятней…
— У нас был маленький
бабушкин домик и еще была однокомнатная квартира, ее маме давали от работы.
Когда бабушки не стало, мы все это продали и купили одну квартиру побольше, зато со всеми удобствами. Район у нас тихий и красивый. Пруды рядом, парк…
— А у нас свой дом,
двухэтажный, с балконом. А под ним еще и гараж. Там отец машину держит.
— У вас «Волга»?
— Нет! Бери выше!
«Ауди». Знаешь такую, с колечками на носу?
Девчонка пожала плечами.
— Вообще-то у нас две
машины. У мамки тоже своя есть — «Лада-Калина». Ее мой дядюшка подарил, мамкин
старший брат. Он себе уже джип приобрел, а прежнюю тачку отдал сестренке. Он в
Питере живет. Вот отец станет побольше получать, сменит «Ауди» на «Бумер». Ты
фильм «Бумер» смотрела?
— Не-а…
— Жаль. Там классную
тачку показывали. А мне дядя собирается подарить мотик японский! «Ямаху» или
«Кавасаки»! У него знаешь, сколько денег? Наверно, как лишайников в этом лесу!
А у вас есть машина?
Пашка не ответила,
только грустно усмехнулась. А я понял, что сболтнул лишнего. Больше я не стал
расспрашивать девчонку о ее доме и быте, так как мы оказались в этом деле на
разных полюсах достатка. Если продолжать, то мне придется без конца хвалиться, а ей терпеть и огорчаться от мысли, что «живут же люди!». Разве ее вина, что ее
мамка, будучи врачом, специалистом с высшим образованием, получает зарплату
такую же, как, например, наш школьный завхоз дядя Петя Фролов — мужик вечно
небритый, заспанный, пахнущий перегаром да махорочкой… Чтобы Пашка не
догадалась, почему я замолчал, пришлось приниматься за трапезу. Грибы уже так
сильно подгорели и так здорово ужарились, что превратились в четыре маленьких
комочка, круто пахнущих костром. Я подул на них, потом осторожно снял губами
первый кусочек берендеевского шашлычка. На вкус гриб был вроде ничего и пах
только дымом. Съев два грибка, я предложил прутик Пашке: — Будешь? Вкусно…
— Нет, спасибо! —
улыбнулась она.
— Да ты не бойся, они
классно прожарились!
Девчонка снова отрицательно
покачала головой.
— Ну, как знаешь! — и я
доел все.
Правда, не наелся, но
все-таки желудок обманул, задав ему работенку переварить неизвестный науке
гриб. Потом подбросил в огонь побольше хвороста и лапки, чтобы получше дымило, и предложил своей Нефертити разойтись по саркофагам. Я помог Пашке забраться на
дерево. Там она, с удивлением осмотрев «сосновую кроватку», забралась в нее.
Девчонке ее гнездышко пришлось впору, а я еще несколько минут покряхтел, устраиваясь поудобнее в своей гробнице.