подбросили в топку последние поленья и, закинув на печь пару половичков, решили, что пора нам отходить ко сну. Мы забрались на русскую печку, забившись
в темный уголок дома почти под самый потолок, точно сверчки, как два
неприкаянных привидения… В поселке снова что-то прогремело. Собаки
активизировались, постепенно стекаясь к нам на окраину.
Мы лежали на теплой печи
и почему-то уже не были уверены в том, что завтра нас вновь встретят яркий
солнечный день и вертолет МЧС, парящий над грязно-зелеными холмами… Пашка
предложила перекусить, вспомнив о нашем НЗ, который висел в узелке на поясе ее
платья. Я, разумеется, отказаться не мог. Развязав узелок, девчонка протянула
мне рыбку и сухарь, то же взяла и себе. А два сухарика мы оставили на утро. Ели
мы долго и молча, разрывая и очищая рыбу и грызя весьма засохший хлеб. Я думал, что хорошо бы эти наши харчи утроились или хотя бы удвоились, но — увы! —чудеса творит лишь Бог! Поев, мы сбросили рыбьи несъедобные остатки с печи и
повернулись друг к другу спинами. Жуткая усталость почувствовалась сразу во
всем теле. Похоже, один только тот крик в центре поселка отнял у меня почти все
силы! Вскоре прогромыхало прямо над нашими головами. Мы вздрогнули и
прислушались. Что-то тупо сверкнуло за заколоченным снаружи окошком. Нет, это
не были ни вездеход, ни вертолет, ни спасатели. Просто первая августовская
гроза медленно катилась над спящей тайгой.
Ветер усилился, загремел
ставнями, зазвенел стеклами, зашумел бурьяном. Протяжно заскрипели постройки и
близкие деревья. В комнате сильнее запахло пылью. Пауки выбрались из своих
укрытий и стали перемещаться к центру сетей. Собаки умолкли. Печальный гулкий
рокот медленно покатился к горам. Дождь, однако, так и не пошел.
— Сухая гроза! —
прошептала девчонка, снова поудобнее устраиваясь на горячей печи. — Спокойной
ночи, Жора!
— Угу! — ответил я,
точно филин, и добавил одними губами: — Хороших тебе снов, моя Пятница!
Почти всю ночь мне
снилось, как сотни безумных собак штурмуют наш дом, а мы держим отчаянную
оборону,
отбиваясь, чем попало: палками, банками, бутылками, сухой картошкой, кирпичами
от печки. А они все лезут и лезут: воют, визжат, рычат, тявкают, хрипят…
Острые клыки оскалены, глазищи горят, как поленья в топке, шерсть дыбом и
колышется, мощные лапы отрывают ставни и разбивают стекла… Я несколько раз
просыпался и, только убедившись, что сон не стал явью, вновь впадал в забытье и
начинал опять сражаться с очумелыми псами, пытавшимися отнять у меня Пашку.
Только когда за окошком стали появляться первые робкие голубые блики рассвета, я наконец успокоился и заснул крепко. Псы отступили и уже больше не угрожали
нашему существованию…
ПОД ЗЕМЛЕЙ
Я проснулся от странного
ощущения тревоги, навеянной, наверно, кошмарными снами. И эта тревога еще более
усилилась, когда я, обернувшись, не увидел рядом с собой Пашки. Тогда я
выглянул из-за трубы. Кругом было тихо и как-то печально. Необычно яркий для
утра луч солнца проник в узкую щель заколоченного окошка кухни, и пыль
заискрилась в нем сказочными самоцветами. Спрыгнув на скрипучий пол, я
быстренько размялся и вышел в соседнюю комнату. В доме никого не было, а окошко
оказалось открытым. Я выбрался наружу. Утро хоть и было еще ранним, но парило
уже нещадно. Похоже, собиралась ранняя гроза. Воздух стал липким, густым, тяжелым. Точно так же было в тот день, когда мы сели на паром, в первый день
нашего нового путешествия. И мелькнула мысль: «Может, таким днем оно и
закончится?!»
— Паш! — позвал я и
обрадовался тому обстоятельству, что снова могу говорить, хотя еще и не так
громко.
Ободрившись, я обошел
дом и увидел девчонку. Прасковья сидела на крылечке, как-то печально
согнувшись, и ее плечи тихо подрагивали. Наверно, она плакала. Я подошел к ней и
присел рядом.
— Паш, ты чего?
Она не ответила, только
отвернулась и всхлипнула.
— Ты что, плачешь?! Да
брось ты! — я тронул ее за плечо. — Все же нормально. Сейчас пойдем на холм, и
там нас заберут спасатели! Видишь, я и говорить опять начал! А собак больше не
бойся, я их теперь вмиг колом успокою! Ну, чего ты?!
— Жор, это же все из-за
меня, дуры, получилось! Надо было послушаться тетю Зою и не плыть за платком, а
возвращаться на паром… — утирая слезы, ответила Пашка. — А теперь вот я
только всем все испортила. Родные места себе не находят, не знают, что со мною, жива ли! Спасателям покоя не даем вот уже целую неделю! И у тебя вот Египет
отняла, и тебе уже столько дней приходится мучиться здесь со мною! В этом
бесконечном лесу… В этом непрерывном походе… — и она вновь зашмыгала носом.
— Паш, да брось, ну что
ты, в самом деле! Плакать еще из-за этого! Да провались он, этот самый Египет!
Да мне, если хочешь знать, теперь приятнее с тобой тут путешествовать, чем
любоваться седой стариной пустыни! Я же о Египте и так уже почти все знаю!
Просто хотелось все лично поглядеть, убедиться… А вот в этом нашем новом
путешествии я открыл для себя столько всего нового и интересного, о чем даже и
не помышлял никогда!
— Это правда? —
всхлипнула девчонка.
— Конечно! Родных,
разумеется, очень жалко, ну а в остальном-то все у нас нормально. Жить еще
можно. Такого похода я уж точно никогда не забуду! У тети Клавы и то не было
ничего подобного! Умрет, бедная, от зависти! Мне, знаешь, уже как-то и в Египет
после всего этого ехать больше не хочется… А может, еще и успею! У отца
отпуск большой. Вот сегодня нас подберут и дня через два уже дома будем
посиживать! Так что, смотри веселей, Пятница! Наша жизнь на острове
завершается! Да если б не этот поселок-призрак, то уже сегодня поехали бы на
поезде по своим норкам. Давай, пошли скорее на холмы! Мне кажется, над лесом
уже что-то гудит!
Пашка успокоилась,
утерла широким рукавом лицо и, взглянув на меня ясным взглядом промытых слезами
глаз, улыбнулась и, протягивая мне свою руку, тихо, но решительно сказала: — Пошли!
Мы поднялись и пошли к
калитке. Пока девчонка приводила себя в порядок, я, взяв кол, сходил на улицу
на разведку, а заодно и набрал в колодце бутылочку воды. Собак вроде бы нигде
видно не было. Они даже и не лаяли. Похоже, необычный утренний зной загнал их
всех в укрытия. Жар и духота действительно становились просто нестерпимыми.
Набирая воду, я вновь почувствовал тревогу в своей душе.
«Ну вот! — подумал я. —
Как бы эта ранняя гроза не испортила нам все благие намерения!»
И я уже не знал, как нам
лучше поступить: идти к лысым горам или же лучше остаться пока в поселке и
переждать тут грозу и бурю. Но когда они разразятся, было еще неизвестно, а
вертолет вот мог появиться в любой момент. Напившись и окатив голову и грудь
прохладной водичкой, я отфыркался и, взяв бутылку, покрепче завинтил ее и
поспешил на окраину. Пашка ждала меня, сидя на лавочке. В руках у нее тоже была
палка.
— Идем! — крикнул я. —
Собак пока нигде нету! Нам надо спешить!
Прежде, чем ступить под
душные своды леса, я оглянулся. Поселок-призрак парил позади в густом
серебристо-голубом
мареве зноя, точно загадочный мираж пустыни… Похрупывая последними сухарями и
запивая их колодезной водицей, мы уверенно шли к холмам. В лесу было очень
душно, как в джунглях на экваторе. Влажность воздуха достигла критического
предела. Усилились болотные испарения.
— Точно в сауне паримся!
— пошутил я, но с тревогой стал отмечать, что тугие облака все увереннее